"Дмитрий Михайлович Балашов. Симеон Гордый (Роман, Государи московские, 4)" - читать интересную книгу автора

и потекло, словно бы тяжкая грозовая туча в немом блеске далеких молний,
надвинувшая на землю и холодом сизых своих громад застившая свет, начала
проходить, сваливать за окоем неба, так и не разразившись погибельною
грозой. Натиск на Псков остановился, как бы завис на стремительном взъеме
своем, - не то чтобы наступило затишье, война продолжалась, и даже еще
более жестокая, орденские немцы строили замки на рубежах Псковщины,
приглашали новых и новых кнехтов, крепили военные договоры со свеей
(шведами), но исчезла в них та гордая уверенность, о которой еще недавно
писал Гильом Рубрук, что ежели бы не войско великого хана, то святые
братья овладели бы Псковом и Новгородом с тою же легкостью, с какою
завоевали они и уничтожили перед тем литовскую Пруссию. Нынче псковские
лазутчики перестали встречать на землях эстов лотарингских, франкских,
английских рыцарей. Католическая Европа продолжала набухать военною силой,
но ее армии и флоты устремлялись уже не на Восток, а сражались на берегах
Нормандии и Кента, на полях Фландрии и Аквитании - начиналась Столетняя
война.
Натиск на православный Восток продолжала одна восточная половина
католического мира. Германия, сама раздробленная на части, слала и слала
новые подкрепления Ордену; чешские Люксембурги венгерские Анжуйцы и даже
польские Пясты стремились теперь подчинить Литву, откуда была прямая
дорога на Русь. Шли, накатывая настойчивыми железными волнами и... терпели
поражение за поражением. Почему? Не только вследствие военного гения
Гедимина. После его смерти Литва, разделенная меж его сыновьями на семь
частей, продолжала оказывать такое же сопротивление Западу, какое -
проявись оно на сто лет ранее - могло бы вообще остановить движение немцев
в Прибалтику. Литовские витязи наносили крестоносцам такие удары, что
рубеж меж восточной, православной, и западной, католической, Европою,
казалось, восстановился вновь.
Но и с тем вместе, и именно потому, новая грозная опасность коснулась
Руси Великой. Еще недавно раздробленная, лишенная городов и единой
княжеской власти, плохо вооруженная и малолюдная Литва проснулась, обретя
и выказав мощь пассионарного взлета. Полоцк, Минск, Туров, Волынь и Галич
не нашли в себе сил, чтобы сдержать внезапно возникший напор Литвы. И это
была древняя, исконная, Черная и Белая Русь, днепровское правобережье,
Русь, хранившая византийское христианство с пышным обрядом, развитым
богословием, с высокою грамотностью и изысканной книжной культурой. И вот
теперь древние земли и грады русичей почти без боя сдавались и отдавались
под руку Литвы. Это было даже не завоеванием. Многие литовские князья,
покоренные очарованьем высокой культуры, крестились, принимали - кто
лицемерно, кто искренне - православную веру, женились на русских княжнах,
зачиная литовско-русские династии на захваченных землях. И мало кто из
них, подобно сыну Гедимина Кейстуту, продолжал свято хранить древнюю
языческую веру свою. Творилась пышная свадьба двух народов, казалось,
научившихся жить рядом и в мире, и малого не хватало уже, чтобы Литва, а
не Русь стала во главе православной восточной Европы. И это для Залесья,
Заволжья и Поднепровья, для Владимирской, Новогородской, Черниговской,
Северской, Рязанской Руси было страшнее всего. Кто победит, кто одолеет в
этом споре без спора? И многие, очень многие книгочии и мудрецы,
наблюдавшие в ту пору стремительный рост Великого княжества Литовского,
думали и утверждали, что победит Литва.