"Григорий Бакланов. Нездешний" - читать интересную книгу автора

- А за тобой Мила пошла.
Вдоль шведского стола с закусками шла Галка с тарелкой в руке. Он тоже
взял тарелку из стопки. Какая рыба всех сортов! И осетрина, и семга, и еще
какая-то, похожая на змею. А ветчины, колбасы, салаты, фрукты... А хлеб
какой! И булочки в плетеных корзинках, и черный, и серый, и тминный. И еще
на доске, чтоб самому взять салфеткой и отрезать ножом-пилкой. Свежий,
пахнущий, хрустящий. Нагулявшие аппетит молодые пары не спеша, чередой
обходили стол, выбирали придирчиво. От всех веяло здоровьем, даже от
седенького старичка и разрумянившейся на морозе старушки в спортивных
брюках. А уже Олег издали махал рукой, звал. И как только Паша подошел, сел,
Олег щелкнул пальцами над собой, подал знак, и через зал пошла официантка с
рюмкой водки на крошечном подносе. И уж чего вовсе не мог ожидать Паша -
остановилась перед ним:
- Это - для вас. От фирмы.
Паша встал неловко, у всех на виду. И Олег, и Галка, и Генка с Зиной, и
подошедшая усаживающаяся Мила хлопали в ладоши, снизу вверх, как на свое
создание глядели на него. Он выпил, руку к сердцу приложил. Он понял: им,
вернувшимся оттуда, угощают сейчас. За другими столами ресторана тоже
хлопали одобрительно, и Олег, всеми узнанный в лицо, победительно
оглядывался, сверкал глазами-сливами, собирал аплодисменты.
Вечером в охотничьем домике жарко пылал огромный камин. Из тьмы и
мелькания света - красного, синего, зеленого, желтого, - из грохота музыки,
топота ног вываливались к столам потные, задыхающиеся.
- Слушай, что тебя напрягает? - Олег распустил галстук, покрутил мокрой
шеей. Он был уже без пиджака, в белой прилипшей рубашке, дышал тяжело.
- Галка твоя здорово пляшет, - сказал Паша.
- Чо тя как бы напрягает, Пал Палыч? Кто тебе ежа пустил за воротник?
Подошла Мила, поставила перед ним тарелку: золотящаяся от жира нога
жареного молочного поросенка.
- Ешь. Пьет только, а не ест.
Серебристое платье на ней в обтяжку, вся переливается, искрится на
свету.
Искрятся бедра, плоский живот. Она еще и повела бедрами.
Кто-то уже утащил Олега. У стены из гладких бревен за сдвинутыми
столами пели немцы. А может - не немцы. Положили друг другу руки на плечи,
раскачивались в отсветах пламени из камина, а что поют, за грохотом музыки
не разобрать.
- Ешь, - Мила кормила его с вилки. - Ешь, а то опьянеешь. Пошли
плясать.
Он встал, налил водки в фужер. Хотел полный налить, Мила отняла
бутылку:
- Что из тебя толку будет, трепетный?
Он выпил залпом.
- Пошли!
В тесноте, в толкотне плясал Паша отчаянно, ноги сами что-то
выделывали. И руки, и плечи. Разноцветные прожектора полосовали во тьме по
головам, выхватывая лица.
И Мила переливалась в мелькающем свете, манила, манила к себе. Она была
теперь в черном. Когда переоделась? И мощные груди подскакивали в пляске. И
бусы скакали на них.