"Григорий Бакланов. Надя" - читать интересную книгу автора

Григорий Бакланов

Надя

Война кончилась, но все еще жило и мыслилось войной и ждали тех, кто
уже никогда не вернется. А к миру начинали привыкать заново. В этой
наставшей для всех мирной жизни надо было и мне что-то с собой делать. Я уже
начал писать понемногу, скрывая ото всех, как что-то стыдное. Честолюбивые
мечты не одолевали меня, но по ночам, заслонив изнутри ставней окно, я сидел
и писал, зачем-то мне это было нужно. И вот решил поступать в институт,
многие из тех, кто вернулся с фронта, делали так, решился и я. Однако
полагалось иметь аттестат об окончании школы, а я и того не помнил, где и
когда он потерялся. Все, что возил с собой в полевой сумке - фотографии из
дому, два последних письма от брата из-под Москвы, из сорок первого года, -
все это пропало, когда меня ранило. Даже почерка Юриного не сохранилось,
последнего, что оставалось от него.
Может быть, за Уралом, где война не сгоняла людей со своих мест, города
не бомбили и не обстреливали, сбереглись там и письма с фронта, и
"похоронки", и все те справки-бумажки, которые сопровождают нас по жизни,
удостоверяя, что мы - это мы, сохранились и пережили своих хозяев. Но в
Воронеже стоял фронт, с той и с этой стороны били по городу из орудий,
взрывали его, бомбили - где тут чему уцелеть? И школа не уцелела, в которой
я учился, и дома нашего не было, да и города фактически не было. Поэтому
установили правило: если трое учителей могут подтвердить, что ты закончил
школу, получил в свое время аттестат об окончании, тебе имели право выдать
дубликат аттестата. Трое - это не так мало, если иметь в виду, что одни
погибли на фронте, другие - в тылу от голода и болезней, а чей-то след
затерялся в эвакуации... Я написал моей однокласснице Наде, так буду
называть ее, она разыскала троих учителей, все трое женщины, и среди них
грозный наш директор, наша учительница химии Екатерина Николаевна Попова,
про которую мы не столько сочинили, сколько из знаменитого пушкинского
переделали: "Товарищ, верь, взойдет она, Екатерина Николавна, восьмой класс
вспрянет ото сна, и на листках дисциплинарки напишут наши имена..." Нам это
казалось необычайно остроумным.
Был где-то еще и четвертый, мужчина, он вел у нас русский язык и
литературу, он уже тогда, на наш взгляд, был пожилым. Его я вижу ясно, а
лица стольких близких мне людей отдалило время, и они смутно различимы.
Бывало, принесет он кипу наших контрольных работ, положит на стол.
"Посмотрим, кто у нас сегодня "будующники"..."
И выкликает по фамилиям тех, кто "будущее" написал через "ю", чтобы они
встали и все на них посмотрели. Одной из "будующниц", Мусе Владимировой -
она была на год старше нас, на тот второй год, на который осталась сидеть в
восьмом классе, - он говорил не раз: "По-настоящему фамилия твоя
Во-ло-ди-ми-ро-ва!" Как он это произносил!
Поезд на разбитый воронежский вокзал прибывал утром. С немецкой полевой
сумкой в руке, куда я собрал немногое, что требовалось в дорогу, я вышел
заранее в тамбур и поверх голов смотрел на перрон, вдоль которого мы
проезжали. Там среди встречавших стояла Надя. В шерстяном платке, в ботиках,
которыми постукивала нога об ногу, она глядела растерянно. Мелькали вагоны,
окна, лица, она дергала головой вслед. Спрыгнув, скользя и раскатываясь