"Григорий Бакланов. Входите узкими вратами" - читать интересную книгу авторадвое идут в ногу, а один солдат на улице обязан чувствовать себя в строю и
так держаться. Отвел я батарею в кино, кончился фильм, построил. Делается это так: "Третья бат-тар-рея, станови-ись!" - и вытянутой рукой указываешь от себя направление строя. Подровнял, повернул: "Ша-агом марш!" И грянули песню. Бывает такое настроение, когда самим хочется. Вечер теплый, южный, за парком болгарский город Пазарджик, а мы, быть может, последний раз вот так идем вместе: уже молодые прибывают служить, они сменят нас, мы разъедемся врозь после целой войны. Я и в себе, и в них почувствовал: ждут! "Запевай!" И грянули под шаг. Идут, поют, а все на нас любуются, весь город слышит, да мы и сами про себя знаем: молодцы! Другие батареи тянутся, как неживые, а мы несем над собой песню. Уже палатки забелели в темноте, плац виден, но песня не допета. Я чуть отпустил от себя строй: "Н-на месте!" Командование полка тоже шло из кино, услышало, приблизилось. Стоят в темноте, блестят орденами. И среди всех наш: командир дивизиона глядит орлом: его батарея, его бойцы. Неважненький был у нас командир дивизиона. Случалось идти с ним вблизи передовой - какое уж "вблизи", если идешь в полный рост, - обязательно он зайдет так, чтобы между ним и возможной шальной пулей был ты, загораживал его собой. Все это про него знали. Но война кончилась, он расправил крылья, орлом глядит из-под лакового козырька, исключительно орлом. Командование стояло молча на должном отдалении, я хоть и не смотрел, а посвистом, с гиканьем оторвали песню. Повернул строй к себе лицом, подровнял: "Смир-рна!" А у самого звонко натянулось в душе: "Молодцы! Спасибо за песню!" И слышу басовитое позади себя: "Он, оказывается, хороший офицер..." Это начался новый счет, по меркам мирного времени. Неисповедимыми путями движется мысль начальства. Если б не этот случай, не песня, не покажи я себя в тот раз, хоть и в мыслях не было себя показывать, не пришла бы командованию идея поощрить меня: произвести строевого офицера в начальники обозно-вещевого снабжения. Я скромно поблагодарил за честь; я и вообще-то не собирался служить в армии после войны, тем более интендантом. Но еще с месяц меня продержали в полку, давали подумать. Только в декабре ранним утром ехал я по городу на извозчике. Всю ночь шло прощание с моим взводом, с офицерами дивизиона; теперь часто прощались. Взвод, полк, город - все спало в ранний этот час, меня укачивало на рессорах пролетки, цокали подковы лошади по камням. На фронт уходил пешком, возвращаюсь на извозчике. Холодное светило солнце, синее небо, лиловые в дымке холмы. И не оставалось даже мысли, что я, наверное, последний раз в жизни вижу это вокруг себя, что никогда, быть может, не случится вновь увидеть Болгарию, город Пазарджик, где простояли мы целых полгода. Я возвращался домой. Как там, что дома, ничего этого я себе толком не представлял. Знал, что дом, в котором мы жили в Воронеже на проспекте Революции, бывшей Большой Дворянской, разрушен, что и сам Воронеж лежит в развалинах. Где-то в Москве как-то ютятся после эвакуации двоюродная моя сестра и тетка, у которой я жил |
|
|