"Григорий Бакланов. Карпухин" - читать интересную книгу автора

потому, что он уже был подготовлен к этому выводу всем предыдущим. Цепь его
рассуждений очень проста: шофер сбил человека, убежал, чтобы скрыть, что был
пьян, пойман, пахнет водкой. Вполне понятно, что пахнет от него, тут и
проверять нечего. А как раз это и надо было проверить.
- Ну, а пассажиры проезжавшей машины, посторонние люди, один из которых
плюнул на вашего Карпухина? Они почему утверждают, что он был пьян?
- Владимир Михайлович, в таких случаях одному стоит сказать, и для всех
становится несомненно. Это как очевидцы, которые искренне верят, что своими
глазами видели то, чего никогда не было.
- Давайте все же подведем итог. А то так можно бесконечно. - Овсянников
начал загибать пальцы на левой руке и, взглянув на них, увидел, что они
желтей, чем обычно, и на побелевших суставах резче обозначаются кости. И ему
жаль стало и эти пальцы свои, из которых уходила жизнь, и себя. Но он
справился. - Давайте по порядку. Значит, так: шофер выехал из дому в дальний
рейс и, проехав милицейские посты, останавливается у первой же чайной, но не
для того, для чего вообще останавливаются около чайных, где, как мы знаем,
есть все, кроме чая, а для того, чтобы купить папирос. - Он посмотрел на
Никонова. - Допустим. Хотя проще предположить, что опытный шофер,
отправляясь в рейс, взял папиросы из дому или купил их в городе. Далее. Он
сбил человека и, хотя тот, вполне возможно, был еще жив, скрылся, не оказав
ему помощи. В каких случаях, мы знаем из практики, шофер пытается убежать?
Когда он пьян и хочет скрыть это отягчающее обстоятельство. Во всех
остальных случаях убегать самому, оставив машину на месте преступления,
согласитесь, просто бессмысленно. Однако нам предлагают думать, что он
находился в состоянии шока... - прокурор опять внимательно посмотрел на
Никонова. - Допустим и это.
И он загнул следующий палец. Вот так, по пунктам, загибая все новые
пальцы, он разобрал доказательства одно за другим. Все то, что Никонов
складывал по крупинке, что наедине с собой составляло тайную радость
маленького открытия, с чем были уже связаны честолюбивые мечты. И когда
Никонов услышал это от другого человека, произнесенное вслух, холодно, со
скрытой иронией, он испытал мучительный стыд. Все выношенное им с любовью
показалось сейчас таким неубедительным, что он сидел уничтоженный.
- Не слишком ли много допущений? Столько разных людей, и все ошибаются
в очевидном случае.
Чувствуя, что это провал, что гибнет, Никонов забормотал что-то о
чуткости, о том, что Карпухин уже дважды пострадал безвинно и потому надо
быть особенно внимательным к нему, пока у него не надломилась окончательно
вера в справедливость. Но это сейчас вышло так неловко, что даже прокурор,
чтобы не смотреть на него, встал и прошелся по комнате, неся с собой свою
боль. Он остановился у старинной печи из крупного кафеля с бронзовой, давно
не чищенной отдушиной. Когда-то в доме этом с крепкими стенами и маленькими
окнами жил богатый прасол, и теперешний темноватый кабинет прокурора
Овсянникова был частью его гостиной, которую разделили перегородками, что
особенно заметно было по потолку, где они перерезали лепные, уже неясные от
многих побелок украшения.
Заложив руки за поясницу, Овсянников прислонился ладонями к кафелю. Но
тут же отстранился: холодное прикосновение было ему сейчас неприятно.
- Это ваше третье дело? - спросил он.
- Третье... - сказал Никонов. Весь потный от стыда, он сидел глубоко в