"Григорий Бакланов. Карпухин" - читать интересную книгу автора

приехали делегации. Даже Ермолаев, известный председатель и депутат, приехал
на своей голубой "Волге".
Похоронив и засыпав землей, зашли помянуть покойника. Тем же самым, что
и он при жизни не обходил. Сначала говорили о нем, о детях, оставшихся без
отца. После третьей рюмки разговоры пошли хозяйственные: хорошо бы погода
деньков еще пяток продержалась, как раз бы с сеном управились. О дождичке,
который всего-то и нужен теперь хлебам под колос да под налив.
Разъезжались на закате. И долго еще по полевым дорогам вилась за
машинами пыль, ветер относил ее на хлеба.
А в опустевшем доме Мишакова жена прижимала к мокрым щекам фотографии,
разложенные на высокой теперь вдовьей пуховой кровати; за дверью шептались
дети в темноте.

ГЛАВА III

Косил весь район, радуясь, что стоят погожие дни. Косили и горожане,
кто держал коров. По оврагам, по обочинам дорог, где никто не ходит и не
ездит, в ранние часы до работы выкашивали каждый бугорок, каждую кочку.
Были, правда, сенокосы у леса, да и в самом лесу трава каждый год
перестаивалась и гибла, были сенокосы у реки, но у леса - земля лесхоза, у
речки - совхозные земли. И хоть все это не косили там - некогда, да и
некому, - частным лицам косить не разрешалось. С этим давно уже было строго
и год от года становилось строже. Конечно, можно было поговорить с лесником,
встать пораньше других и за бутылку накосить в лесу. Но у каждого сосед... И
скосишь, и сложишь, а потом приедут к тебе на дом: "Где взял?.." Если
посчитать, сколько земли вот так пропадало зря, той самой земли, которой
когда-то, когда народу было меньше, не хватало, за которую убивались, брат с
братом не могли поделить, если посчитать, сколько от нее составляют эти
кочки да обочины, где косить хотя и не было вот так прямо разрешено, но где
все же не препятствовали, так свежему человеку дивно покажется. Но и их
хватало, если руки приложить. А еще и потому хватало, что коров в городе
становилось все меньше.
И вдруг в этом году разрешили косить. Да не только разрешили, а
приказывали отводить людям участки. И каждый косил, словно на всю жизнь
хотел запастись, словно боялся с непривычки, что еще одумаются и отменят.
К концу сенокоса пахли сеном улицы города и дворы, у которых сушилось
оно, разворошенное на траве. Пахли вечера сеном. У хороших хозяев к этому
времени уже высились на задах стога, прикрытые кусками толи, клеенкой,
дерюжкой, какую не жалко, а у следователя Никонова каждый стог венчала
крыша, поднятая на четырех шестах. Сам Никонов лично корову не держал и,
была б его воля, он бы покончил с этим злом в масштабе всей страны. Но,
женившись, вошел он в дом, где и в плохие-то годы не мыслили себя без
коровы, десятка кур, гусей. И хотя Никонов всей душой ненавидел
частнособственническую психологию, садилась семья за один стол и получалось
по пословице: попал в стаю - лай, не лай, а хвостом виляй. Каждое утро,
когда одним рыбакам по доброй воле не спится, шел он вместе с тестем косить,
понукаемый взглядом жены.
Но теперь все это, слава богу, было позади и на отдалении вспоминалось
даже с удовольствием. В белой шляпе из соломки, с портфелем в загорелой
руке, перекинув мундир через другую руку, он шел по тротуару, протоптанному