"Григорий Яковлевич Бакланов. Свой человек (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- Доволен твой Басалаев, доволен. - Елена Васильевна загадочно
улыбнулась. Когда она в очередной раз от самовара то ли с третьей, то ли с
четвертой чашкой чая подошла к Басалаеву, он, отягощенный, красный,
незаметно хватал ее за подколенку: полное тело тянет к полному телу, она
понимала это. А вслух громко говорил при этом: "Международные проблемы -
международными проблемами, а у нас еще и свои есть, внутренние, нерешенные
дела". И рука его уже вознамеривалась подыматься выше, как, наверное, он с
официантками привык или по воспоминаниям молодости что-то смутно
померещилось.
- Ну, это хорошо, если доволен, - сказал Евгений Степанович скорей в
ответ своим мыслям и выглянул за калитку. В матовом свете фонарей сквозь
дымку дождя два зонта парили невесомо над мокрым асфальтом. Он постоял во
дворе, переждал, пока женские голоса приблизились, стали громче и начали
удаляться. Тогда опять вышел. В кювете, вместе со сброшенными туда
остатками закаменевшего асфальта, валялось несколько лопат и грабли.
- Никак не научим мы наш народ работать добросовестно! Обязательно
нагадят, бросят...
Он глянул в один конец, в другой - улица была пуста. Быстро
перебросил через забор к себе на участок лопаты и грабли, общим счетом -
шесть штук. При этом говорил:
- Безообразие, как у нас относятся к общественной собственности. За
столько лет не сумели воспитать...
Лопаты были так себе, но грабли вполне хороши, и грабарка, та самая,
на которую опиралась студентка, хорошая, легкая, с хорошей рукояткой.
Еще раз переждав дам под зонтами, которые теперь возвращались, они
вдвоем с Еленой, торопясь и толкаясь боками в калитке, закатили во двор, в
гущу кустов, где он будет не виден, брошенный каток, им студенты
прикатывали асфальт.
На террасе убирали со столов. Залитые дождем жирные угли мангала
чадили. Пока Елена Васильевна отдавала распоряжения внизу ("Боже мой, как
я устала!"), Евгений Степанович тщательно вымыл руки с мылом, поднялся к
себе наверх, распахнул створки окна. После грозы, ливня, града сеялся
мелкий дождичек, похоже, на всю ночь зарядил. Земля, прокаленная жаром,
впитывала и впитывала, и воздух был свежий, дышалось легко.
Внизу из-за террасы вышел шурин, расстегнутый до пряжки. Стоя возле
бочки с дождевой водой, курил, подставив дождю мощный живот, заросший
диким волосом. Что терять такому? Выпил, поел, охлаждает брюхо на дожде.
Вообще зачем ему жизнь, задается он этим вопросом? И большинство людей
так: поел, попил, ну, еще телевизор посмотрел.
- Собаченя, собаченя... У-у, собакин! - слышалось внизу ласковое
гудение. - Что ж меня мокрыми лапами, подлец? Холодными... По животу! И
еще рычит. Не нравится, не нравится ему... У-у, цуцыня! Ох, и достанется
нам завтра! Тебе-то что, а мне проредят от уха до уха. Твою жену, скажут,
не зовут, а ты, скажут, идешь! Тебя, скажут, на порог туда не пускают, а
шашлыки жарить потребовалось - позвали. Тебе, мол, кто ни поднеси. Но вот
в этом она не права. Это со зла. Я такой человек: зовут, не могу
обидеть...
- Он что, остался ночевать? - спросил Евгений Степанович недовольно,
когда Елена поднялась наверх и подошла, еще не отдышавшаяся от двух маршей
деревянной лестницы, проскрипевшей под ней.