"Григорий Яковлевич Бакланов. Свой человек (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- Я не пустила. Еще гости не разъехались, он уже был хорош. Очень
нужно от Лины выслушивать упрек. Проспится, утром поедет. Вот мы родные
сестры, а какие мы разные.
Она стояла рядом.
- Ну, не умница у тебя жена? Такая орава съехалась. Поцелуй!
Он поцеловал ее и обнял, и некоторое время они стояли так у окна, и
он даже почувствовал что-то вроде влечения.
- Ну, ладно, ладно, - засмеялась она, поняв. - Я оценила.
Шестьдесят - не двадцать пять, я оценила вполне.
Хвоя за окном вздрагивала от капель, и на ее фоне дождь казался
сильней. А когда раскачивало фонарь, взблескивала вода в бочке, в которую
текло из трубы. И блестели вдали мокрые железные ворота и лужа воды под
ними на свежем жирном асфальте.
- Ты не поверишь, - сказала Елена, - но я хочу есть. Когда гости,
суета, я всегда остаюсь голодной.
- Пожалуй, я тоже выпил бы чаю...
Она накрыла им на террасе, на углу стола. Электричества они не
зажигали и при свете уличного фонаря, после всего шума и гама очень уютно
и тихо попили чаю вдвоем и закусили. А все равно тревога в душе не
проходила. Так бывало у него несколько раз в жизни после сильного перепоя,
когда на следующий день хоть в петлю лезь от предчувствия беды. Но
теперь-то в чем дело, почему? Такой день, такие люди съехались, вся улица
заставлена была машинами. Что отравляет радость? И сам себе неожиданно
ответил:
- Прочности нет, вот чего не стало в жизни. Все, все, казалось бы,
есть, все! И вот другой раз в президиуме сидишь, а радости никакой. Даже
это отнято!
Он чувствовал, как раздражение закипает в нем, изжогой идет по душе.
Спустя время, когда дождь поутих, они вышли прогуляться перед сном
под зонтами. И он говорил ей негромко на темной улице, когда из света
фонаря, под которым блестели дождевые брызги, они опять входили в тень:
- Я начинаю понимать тех, кто возит за стеклом его портрет.
- Даже не говори мне, пожалуйста! И еще к ночи. Неизвестно, что с
нами было бы, поживи он еще.
- С нами? Ничего! Человек, если его не коснулось, мог быть уверен.
Потому что порядок был!
- А что  о н  с моей родней сделал? Я до сих пор боюсь, когда-нибудь
в твоих анкетах обнаружится.
- Обнаружиться не может, там этого нет.
- Вот этого я и боюсь.
И они оба оглянулись и некоторое время шли молча.
- Устойчивости нет, - пожаловался Евгений Степанович. - Твердости.
Придет какая-нибудь сволочь: "Не, ребята, вы поели, теперь надо нам
поесть". Нынешний - неплохой человек, добрый. Так разве наш народ
понимает? Народ наш к палке привык. Я тоже когда-то Сталина осуждал,
эйфория Двадцатого съезда. Но при  н е м  был порядок. А сейчас что? Все
стало какое-то недолговечное. Вчера по телевизору награждают нынешнего, а
он рукой за столик держится, без опоры не стоит. Такое государство, такая
страна!
- И зачем он говорит то, что не может выговорить? Опять -