"Григорий Яковлевич Бакланов. Свой человек (Повесть)" - читать интересную книгу автора

хотелось.
Без аппетита съел он пару яиц, хорошо сваренных "в мешочек",
намазывая горчицей белок, съел с поджаренным в тостере, зарумянившимся,
хрустящим хлебом, на котором таяло масло, несколько темно-розовых, сочных,
белых редисок, выбирая самые крупные, намазывая каждую сливочным маслом и
посолив. И захотелось есть. Но в двенадцать ему предстоял завтрак с
венгерской делегацией, зря перегружаться не стоило.
Евгений Степанович выпил кружку крепкого чая со сливками (кофе
предстояло пить с венграми из маленьких чашек). Чай был настоящий,
"липтон", и пар над кружкой ароматный: приятель привез из Лондона.
Машина уже ждала за калиткой, вся сверкающая, шофер ходил вокруг нее,
протирал. И едва только Евгений Степанович, в светлом летнем костюме, в
белой рубашке с твердым крахмальным воротником и в меру ярком галстуке,
открыл калитку, мотор сам заработал на малых оборотах.
Как правило, приготовив завтрак и накрыв ему одному, Елена, еще не
прибранная, уходила к себе досыпать. И нередко он уезжал, не видя ее. Она
вставала позже, выпивала чашку крепкого кофе, закуривала, и начинались
телефонные перезвоны. Но чаще - так было и в этот раз - она высовывалась в
последний момент в окно второго этажа и кричала через весь участок, что
ему не забыть в городе. Он слушал невнимательно, смотрел, как постелен
асфальт, с досадой находил огрехи. Не забыть сказать, чтобы присыпали
песком за воротами: не так в глаза будет бросаться свежий асфальт: людям
же все надо знать, как, что, почему, откуда?.. Не расслышав и половины
наставлений (все равно она еще не раз в течение дня позвонит секретарше, и
та напомнит, по списку), Евгений Степанович бросил "дипломат" на заднее
сиденье и уже усаживался рядом с шофером, когда выбежал к машине шурин с
каким-то сальным газетным свертком под мышкой.
- Ты мог бы и не спешить, - сказал Евгений Степанович, отодвигая
"дипломат" на заднем сиденье, освобождая ему место. - Мне на работу, а ты
мог среди дня...
Молча сопя, шурин лез в машину. Захлопнул дверцу, в хамской свойской
манере шлепнул шофера по плечу.
- Погоняй!
Все на нем было мятое, словно так и спал где-то под кустом одетый, в
рубашке, в брюках. Небрит.
- Мы тебя - до метро, - не поворачивая головы на подголовнике, не
утруждая голоса, сказал Евгений Степанович. - Дальше мы в другую сторону.
Никак не улыбалось ехать с ним по городу, да еще имел шурин привычку
выглядывать наружу, опустив стекло. А то вдруг крикнет бесцеремонно у
какой-нибудь палатки: "Останови!.." Не зря говорится: глупый родственник
хуже умного врага.
На перекрестке улиц старая, не последней модели, как у Евгения
Степановича, черная "Волга" загородила им дорогу. Шофер просигналил раз и
другой. Наконец из калитки властно, строго вышел к машине генерал. Но,
узнав Евгения Степановича, почтительно приветствовал его.
Мелькали по сторонам дороги, мелькали и отставали пешие люди, идущие
на станцию. Некоторые приостанавливались с неявной надеждой, Евгений
Степанович не видел, разложив папку на коленях, он просматривал служебные
бумаги, он уже работал. Блестели при утреннем солнце седоватые его виски,
но больше седых волос не было, голова была так же темна, как тридцать лет