"Григорий Яковлевич Бакланов. Свой человек (Повесть)" - читать интересную книгу автора

поздравительных телеграмм, сверху - правительственные, с красным грифом.
- Потом, потом, прежде - дело!
Однако, едва она вышла, сразу же начал читать. Сколько раз сам он
утверждал принесенные на подпись тексты поздравлений, вот эти самые слова,
стоящие всегда в том же самом порядке, но сейчас читал растроганный.
Удивительно тепло, а главное, в этих привычных словах чувствовалась
неподдельная искренность. Он разложил их в должном порядке: по значимости
тех, кто подписал. И прошелся, прошелся по кабинету, прошелся за спинками
пустующих стульев вдоль длинного стола. Сталин, как известно, любил мягко
прохаживаться за спинами сидящих, не смеющих головы повернуть; можно
представить себе, что чувствовали они, слыша за спиной у себя шаги судьбы.
Вновь вошла Галина Тимофеевна с блокнотиком в руках, прочла по
порядку все дела на сегодня. И была такая неприятная новость: умер его
однокашник, сегодня похороны, приходили, просили передать... С
запинаниями, будто произнося непривычную на слух иностранную фамилию,
Галина Тимофеевна прочла записанное у нее в блокноте - "Ку-ли-ков" - и
взглянула с вопросом. Она всякий раз затруднялась, выговаривая фамилию
человека, ничем не знаменитого, не занимающего положения: есть ли вообще
такой?
- Я им сказала, вы сегодня крайне загружены. В двенадцать - венгры.
Но они настаивали, просили передать непременно.
- Да, да, да, - нахмурясь, пробубнил Евгений Степанович. - Надо
послать телеграмму... Соболезнование... - и заколебался. - Вы взяли
координаты?
Его предшественник, которого сменил он в этом кресле, - верней, жена
предшественника строго-настрого запрещала докладывать о смертях и
похоронах людей, близких по возрасту, особенно об однокашниках. Все в
Комитете знали это, легендой стало, как однажды к празднику он подписал
жирным фломастером поздравление, пожелание больших творческих успехов,
здоровья, бодрости, счастья в личной жизни давно умершему человеку. "Как
же вы так его пропустили! - выговаривал он Галине Тимофеевне, та молча
слушала. - Не годится забывать. Для вас лишнюю открытку отправить ничего
не стоит, а человеку приятно. Запомните: ничто так не ценится, как
внимание". Открытка эта где-то сохранилась в недрах Комитета.
- Во сколько гражданская панихида? - быстро спросил Евгений
Степанович.
- В одиннадцать ровно.
- Так... - Евгений Степанович соображал. - Где?
Галина Тимофеевна назвала адрес: улица 25 Октября, бывшая
Никольская, - в арке, как въезжаешь в нее от "Метрополя"... Виктор знает,
на всякий случай она предупредила его. Редакция журнала "Лес и степь". На
втором этаже, в конференц-зале.
Евгений Степанович взглянул на часы: можно успеть. Он распорядился,
чтобы в десять сорок пять машина ждала у подъезда, принял в темпе одного
за другим четырех человек, привычно распасовал вопросы по горизонтали и
вертикали, откуда, отяжеленные резолюциями, они снова к нему же и
вернутся, один вопрос, имевший срок давности, решил, подписал несколько
срочных бумаг, все остальное - потом, потом. И, чувствуя удовлетворение и
прилив сил от быстрой, четкой работы, от хорошо разыгранной партии, дал
знак Галине Тимофеевне пригласить соавтора.