"Григорий Яковлевич Бакланов. Меньший среди братьев (Повесть) " - читать интересную книгу автора

возможность обратиться, когда потребуется самому. И я знаю всю сложную
бухгалтерию этого дела, всю эту ежегодную калькуляцию.
Он достает наконец фотографию, и мы начинаем рассматривать ее, надев
очки. Нам уже нужны очки, чтобы увидеть себя молодыми.
- Это за Веной, - говорит он, и я перехватываю его взгляд. Он смотрит
на мою бороду, на мою загорелую лысину.
Чем меньше волос на голове, тем гуще, как известно, они растут на
лице. Облысев, я отпустил бороду. Густая, подстриженная коротко, она
скрыла мой узкий подбородок, придала мне что-то купеческое. Борода не
только изменила внешность, изменились жесты, походка - все стало
значительней. Мы все играем взятые на себя роли; одни удачней, у других
получается хуже. И тот, кто лучше вжился в роль, давно забыл свою
сущность. А может, ее и не было, нечего терять?
На фотографии того времени я длинноногий, худой, удлиненный пилоткой
и заспанный-заспанный. Мы куда-то передислоцировались, ехали всю ночь, я
заснул под утро в кузове грузовика, и тут меня вытащили фотографироваться.
И вот мы стоим на каком-то косогоре, в траве. Туман. Раннее утро.
Как живо помнишь, что было тогда, как трудно теперь бывает вспомнить,
куда положил очки.
Да, это за Веной. Уже кончилась или кончалась война. Таратин стоит в
центре, по его правую руку шофер, по левую я; в траве, став на колено,
ординарец с улыбкой от уха до уха развернул веером аккордеон во всю ширь
мехов.
Спохватившись, я иду в столовую, достаю из бара коньяк. Где все-таки
до сих пор может ходить моя жена? Я не думаю, что ее непременно сбила
машина, но неприятно как-то. И главное, она знает, что вот эти ее
решительные жесты я не люблю... Бутылки, рюмки, тарелки, ножи, большое
деревянное блюдо с фруктами - все это я несу впереди себя, со всем этим в
пальцах, в обеих руках вдвигаюсь в кабинет.
Однажды я целый год был у нас членом жилищной комиссии - распределяли
квартиры. И я сам поразился психологической перемене, которая произошла во
мне. Вначале я сочувственно выслушивал всех, отстаивал всех, ссорился с
другими членами комиссии. Но квартир было меньше, чем претендентов, а
умение людей настаивать, требовать, как правило, обратно пропорционально
нужде. И под конец я сидел непроницаемо, слезы уже не трогали, а
раздражали. Мне рассказывали о своих несчастьях, я думал о том, как и в
какой форме откажу.
Я ставлю на журнальный столик бутылку, тарелки, блюдо.
- У вас нет этой фотографии, - говорит он. - Я специально переснял.
И подвигает мне фотографию по столу. И этим движением руки
подвигается к нашему главному разговору. Но я уже просил за двоих. И
обещал просить за третьего. Не могу же я бесконечно. Иисус Христос семью
хлебами накормил всех. Но он накормил хлебом духовным. А я знаю число
мест, их не может стать больше, их столько, сколько есть.
- Мы целую жизнь не виделись, - говорю я, откупоривая бутылку
"Енисели". Был у меня мелкий соблазн взять уже начатую, но я устыдился: не
откупорить новую бутылку - обидеть его.
Он останавливает мою руку:
- Не надо. Жарко.
И кладет ладонь на сердце, как бы от всего сердца благодаря.