"Григорий Яковлевич Бакланов. И тогда приходят мародеры (Роман) " - читать интересную книгу автора

на земле огромные поленья, дым, и мясо на крюке вялится. Ужасно вдруг
захотелось шашлыка.
- И чтобы какой-нибудь южный человек прислал с официантом бутылку
коньяка: от нашего стола - вашему столу.
- Пусть присылает.


Глава III

Компанию за столиком, на открытой террасе, под жарким солнцем он
увидел, спускаясь к морю, и одного из них узнал сразу: прохиндей, тот
самый режиссер. Приезда его Маша вроде бы и не ждала. Весь джинсовый, с
узким лысеющим затылком, он что-то говорил, возбужденно жестикулируя, а
голый по пояс, хорошо упитанный, загорелый дочерна парень с белым
поблескивающим крестиком на груди переводил иностранному господину. У
того - зимнее, не освеженное загаром лицо, одет небрежно, летний
просторный пиджак свисает с плеч, седоватые волосы растрепал ветер. И с
ними была Маша. В красной обтягивающей безрукавке, в белой узкой юбке,
ноги высоко оголены, она курила, нога на ногу, держа в пальцах на отлете
длинную сигарету. Золотые волосы, как у примерной девочки, стянуты на
затылке под черный бант, модные темные очки, выглядит весьма эффектно. И -
множество пустых кофейных чашечек на столе: видимо, шел делозой разговор.
Чтобы не мешать, не отвлечь ее, он отошел подальше, лег за огромный
пень, в недавний шторм закинутый волной далеко от кромки воды. Долго
носило его по волнам, выполосканные дочиста корни, как щупальца осьминога
присосками, обросли мелкими ракушками и перламутрово переливались, а
неподъемный, черный от воды голый ствол заметно посерел на солнце.
Лежа на расстеленном купальном полотенце, Лесов лениво соображал:
похоже, прохиндей на этот раз не соврал. Уж Маша назвала его, назвала, как
припечатала. Только зачем ему этого француза или кто он там, ирландец,
тащить было сюда? Впрочем, у них там - дожди, а здесь - Черное море, дела
надо делать с удобствами.
На жаре размаривало в сон, полдня он сегодня просидел за письменным
столом, даже обедать не пошел, пожевал, что было в холодильнике, и сейчас
чувствовал себя опустошенным до звона в ушах. Все же он, видимо, задремал.
Когда подхватился, бармен в белой куртке уже убирал на террасе кофейные
чашечки со стола на поднос, а по песку вверх подымались все четверо.
Иностранный господин оказался огромного роста, белые мокасины его эдак
пятидесятого размера, никак не меньше, загребали, Маша рядом с ним -
девочка, едва доставала до плеча, но шла, как умела пройтись: нога
напрягавшаяся, бедро - все обрисовывалось четко.
- Да-а, - вздохнул кто-то поблизости, - такая может вдохновить.
На гребне Маша остановилась высыпать песок из туфельки, пристально
оглядела пляж. Их место пустовало. И пока она поочередно из одной, из
другой туфельки высыпала песок, тот поддерживал ее под локоть и что-то
говорил, наклонясь. По-английски? Впрочем, английский Маша знала немного.
Все у этого господина, как при акромегалии, было увеличено: и нос, и
челюсть нижняя, и ступни, и лапища в старческих коричневых пятнах. И вот
ею, лапищей своей огромной, он касался Маши, поддерживал под локоток.
Вечером сияла луна над пустынным морем, протянув блещущую дорожку к