"Григорий Яковлевич Бакланов. И тогда приходят мародеры (Роман) " - читать интересную книгу автора

зыбким береговым огням, а в черной дали, которая каждого манит с детства,
вечность смыкалась с вечностью.
Несколько парней и девушек прошли внизу по пляжу, громко
разговаривая, разделись у воды и, белые, поплыли лунной дорогой, все
дальше, дальше в море перекликались их голоса.
Тихая волна проходила внизу между железобетонными сваями, и море
подымалось к настилу. И откатывалось, утягивая за собой зеленые бороды
водорослей от выступивших из воды валунов, обнажало ржавые, подточенные
основания железобетонных свай, и казалось на миг, что и деревянный настил,
у края которого он стоял, опершись на парапет, стронулся, плывет.
В тот шторм недавний, когда на берег выбросило огромный пень, они
взобрались с Машей в горы, продравшись сквозь кустарник и ежевику. Глубоко
внизу остались блещущая нить железной дороги, крыши домов, море, закрытое
пеленой дождя. Только у берега от ударов вздымалась пена. Там - дождь,
здесь - холодноватое дыхание туч, клоками туман проносило по лицам. И
воздух был разрежен. Они смотрели на море и молчали: на море и на огонь
можно смотреть бесконечно. Загудело в горном туннеле, эхо отдалось в
горах, и замелькали, замелькали попавшие под дождь мокрые крыши вагонов.
Вагоны, вагоны...
И опять возникло: вагон товарный, красный, набитый людьми, а в дверях
его, распахнутых солнцу, сидят, свесив ноги наружу, старший брат его, Юра,
и Лялька, такие молодые. Скоро полвека, как Юры нет на свете. Был слух,
что Лялька жива. Вместе с отступавшими немцами снялась и уехала их семья,
оставаться не решились. И где-то на полдороге их сбросили, а дальше, как
подхватило вихрем войны и несло, она одна уходила с немцами пешком. Как-то
попытался он разузнать про нее. На тридцать пятую годовщину Победы решился
все же поехать в Германию, до этих пор не мог: вдруг тот, кому он будет
пожимать руку, этой самой рукой застрелил его брата.
И вот - выставленные наружу, покрытые клетчатыми голубыми скатертями
столики, солнце весеннее, майское, в Ялте в апреле такое солнце. Вся
делегация ушла в музей, то есть, в переводе на русский язык,
прибарахляться по магазинам, а он остался посидеть с четой немцев. Они
возили их по городу на своем микроавтобусе, как выяснилось, - совершенно
добровольно, показывали достопримечательности, и вот это их
гостеприимство, а еще и то, что домой к себе позвали на ужин, окончательно
насторожило искусствоведа в штатском, пристегнутого к делегации, он все
нашептывал, чтоб не соприкасаться, вливал яд в уши: должность такая. Немец
воевал на Востоке, у нас. Там и отбило ему три пальца, в том числе тот,
которым нажимают на спусковой крючок. Клешнятой рукой подымал он кружку
пива, запотелую на солнце. И Лесов встречно подымал свою кружку. А те,
кого они убили на войне, в земле лежат. Об этом лучше не думать, это
повторяется из века в век.
Жена, высокая, как строевой конь, жилистая, мужеподобная, была в
семье, как видно, и головой, и шеей. Муж вел машину и молчал, обо всем
говорила она. Сейчас она рассказывала про лагерь военнопленных на горе. Их
пригоняли на завод, она тоже работала на этом заводе, ей было пятнадцать
лет. Лесов кивал, слушал невнимательно, он все же плоховато понимал
по-немецки. Но что-то в голосе женщины тронуло его. Она рассказывала про
одного пленного, офицер, студент из Москвы, очень тосковал по дому. Тайком
передал ей адрес родителей: кончится война, быть может, сумеет она