"Дмитрий Бакин. Сын дерева (рассказ)" - читать интересную книгу автора

расстоянии сливы не пахнут, а если гниют, то их запах не отличишь от гниющих
груш или яблок, из десяти запахов я улавливаю его и рефлексивно вычленяю,
памятуя тот день, когда был ими перекормлен.

Мать и отец собирались идти с нами. Стараясь почаще бывать с сыновьями,
они были заняты единственно тем, что сеяли семена слов, всходы коих, по их
мнению, должны были привести к рождению внуков, - слова их порой были
неуклюжи и сбивчивы, обходные пути изобиловали отвлекающими петлями, но
смысл внушений был очевиден. Семья, состоящая из семи чело век и живущая в
доме из двух комнат, проем между которыми настолько широк, что две эти
комнаты легче и разумней представить как одну, обречена на скрытую войну
характеров и противоречий, и война эта не замедлит стать явной, как только
раздастся первый писк новорожденного, ибо это законное требование ко всем
отдать все самое лучшее представителю ново го поколения. Нейтрализовать
подобного представителя и моральную атмосферу вокруг способен лишь другой
новорожденный, которому лучше бы не медлить и появиться не поздней, чем
через неделю.

До реки было довольно далеко, и потому они катили кресло со мной по
очереди - Александру сменяла дородная Валентина, Максима сменял Илья мать с
отцом шли по бокам. Отец нес корзину с продуктами на коричнево согнутой
руке, точно подставленной для охотничьего кречета, корзина качалась где-то с
краю моего правого глаза, наплывала и уплывала полоской желтой пелены, е ней
были аккуратно уложены с десяток куриных яиц, сваренных вкрутую, спичечный
коробок, наполненный крупной солью, несколько колец домашней свиной колбасы,
загнанной в натуральные пpoкопченные кишки, помытые матерью помидоры, огурцы
и редис, я чувствовал запах укропа и свежего черного хлеба, нарезанного
заранее, а Максим нес в пакете пару дюжин прошлогодних картофелин, чтобы уже
у реки начинить ими ко стер. Мне хотелось думать, что движение наше охраняют
деревья и высокие пенные облака. Небо было нам слугой, но лишь пока; мы
вытесняли солнечные лучи, делали их на секунду короче своей непроницаемой
значимостью время сгущалось в нас, мучительно корчилось, все же вырывалось и
устремлялось дальше, оставляя нас далеко позади, а наш путь все еще лежал к
реке. Мы пришли к ней в полдень.

Мой удел был и будет - наблюдать. Река бурлила жизнью, невесомые
искрящиеся брызги, поверхностные завихрения, мелкая, судорожная зыбь
скрывали, маскировали тысячетонную тяжесть темно-зеленого потока, исконную
мощь неотвратимых течений. Пологих подходов к реке было на этом участке не
так много, берега преобладали обрывистые, на полтора-два метра поднимались
над поверхностью воды, заросшие можжевельником, большими дикими
папоротниками и невысокой крапивой. Противоположный берег нависал над рекой
плотной зеленью десятиметровых плакучих ив, за которыми возвышались
многолетние дубы и липы, а чуть дальше, к западу, река делала крутой изгиб и
в этом месте оказывалась в арке листвы, созданной старой вербой, несколько
могучих ветвей которой нависали над водой, соединяясь с ветвями деревьев на
другом берегу. Река в изгибе расширялась вдвое по сравнению со своей средней
шириной. С вербы прыгали в воду подростки, и я наблюдал, как они выныривали
и, усиленно работая руками и ногами, старались побыстрей достичь берега,
свободного от плакучих ив, берега, где лениво загорали немногочисленные