"Аркадий Бабченко. Дизелятник " - читать интересную книгу автора

опаздывают, а ты:
- Что мне теперь будет?
- Дисбат.
- Надолго?
- Три года.
Лейтенант появился через несколько минут, плюхнулся рядом с водилой,
повернулся:
- Это не твоя мать там у ворот стоит?
- Не знаю. Моя, наверное.
- Спрячьте его. - Это уже конвоирам.
- Давай на пол.
- Зачем?
- Чтобы мать не увидела. А то начнутся истерики, звонки.
Все это они говорили мне без смущения. Как само собой разумеющееся.
О том, чтобы сказать маме, что меня увозят, никто даже не подумал.
- И сколько она здесь будет стоять?
Вопрос остался без ответа.
- Ей кто-нибудь скажет, что меня увезли?
Опять тишина.
Я перелез спинку дивана и сел в багажнике на пол. Еще не хватало самому под
ноги ложиться. Не нравится - пускай укладывают силой.
Сопровождающий посмотрел на меня, но ничего не сказал.
- Поехали.
Водила дал газу и взял с места в карьер - чтобы быстрее проскочить ворота.
Через пластиковое оконце в брезенте я успел увидеть маму.
Лицо ее было растерянно. Сын зашел в комендатуру и пропал.
Губа, на которую меня доставили, размещалась в Лефортове, в подвалах
петровских казарм. Большой каземат царских времен. Сводчатые потолки. Решетки.
Светло-серые стены. Ни одного окна. Коридор в виде буквы <П>. По обеим сторонам
камеры. Видеонаблюдение.
Воздух в тюрьме всегда какой-то особенный. Да, он затхл, но не так, как
бывает затхл на свободе. Запах немытого тела, подвала, кирзы, хлорки, параши и
чего-то еще, неуловимого и плохо описываемого.
Заточения, что ли. Несвободы. Этот запах очень въедлив, он впитывается в
форму сразу - пришедший с губы караул всегда можно определить по запаху даже в
казарме.
Нас, нескольких свежеиспеченных зэков, провели через прогулочный дворик -
обезьянник на открытом воздухе, десять на десять, забранный решетками, -
запустили по одному внутрь, каждый раз ставя <лицом к стене, руки за спину>, и
завели в предбанник.
Там уже находились парикмахер и дезинфектор. Раздели догола, усадили
задницами на табуретки. За пять минут парикмахер обкорнал всех машинкой под
ноль. Затем выдал одноразовую бритву, одну на всех, и погнал нас, стадо голых
обезьян, дальше, в душевую - большое облицованное кафелем помещение, с
несколькими лейками и накиданными на грязный мыльный пол деревянными
настилами-обрешетками. Каждый сбрил себе на теле все волосы - подмышки, пах,
даже растительность на груди. Бритва оказалась абсолютно тупой, рвала нещадно,
на паху сразу выступили капельки крови. Почему-то лысый пах расстроил особенно -
какой-то он сразу стал: черт его знает, какой. Детский какой-то, не солдатский.
Аж плакать хочется.