"Ованес Азнаурян. Иоганн Буш " - читать интересную книгу автора

огромная во всю стену печка, и от нее было тепло как в гостиной, так и в
спальне. Может быть, Берг, эти две недели были одними из самых счастливых в
моей жизни. Я помню, как Берта и я ели на полу перед этой самой печкой,
потом ходили гулять в горы, возвращались в наш домик, опять ели, потом
ходили в спальню и любили друг друга. Я помню эту спальню: на одной из стен
висел большой плакат с изображением нью-йоркской Статуи Свободы, и я помню,
что мне почему-то статуя свободы казалась очень грустной...
Мы прожили в этом домике в горах две недели, а Генрих и Питер жили в
Роттенштайне, и мы все вместе катались на лыжах, а когда мы вернулись в
город, там была уже весна, и Генрих вскоре уехал в США, а через месяц уехал
Питер в Австралию, и мы одно время переписывались, а потом письма стали все
реже и реже, и переписка вскоре вовсе прекратилась. Я не знал тогда, сколько
еще друзей я буду терять в своей жизни, и не думал об этом, только
чувствовал, что что-то потерял, и знал, что это что-то уже невозможно будет
вернуть. Вот так, Берг, все и случилось. С Бертой мы поженились в июне, и я
все еще писал первый в своей жизни роман...
Иоганн Буш замолчал. Он не знал, рассказывать ли Бергу продолжение этой
истории или нет, тем более, что он видел, что берг спит и не может слышать
его. Он посмотрел на часы; они показывали без четверти четыре. Через два с
половиной часа будет рассвет, думал Иоганн Буш, теперь ведь лето, и рано
светает...
- Берг, милый, с Бертой мы поженились в июне. Мы любили друг друга,
были молоды, счастливы, бедны, и, казалось, больше этого человек не может
быть счастлив. Мы были счастливы и вместе осваивали прелести супружеской
жизни. Я помню, что когда Берта сердилась на меня, то звала меня по-русски
Иваном ("Иван-дурак"), и вообще в зависимости от настроения, Берта звала
меня по-разному: когда она проникалась особым нежным чувством ко мне, звала
меня "Оик", а когда гордилась мной, не ленилась и важно произносила
"Иоханнес"; если настрой был ироничным, то "Джонни", если просто веселым, -
то "Жан". Но если она сердилась, то орала на всю квартиру: "Иван!" Она часто
тогда кричала "Иван", а я писал книгу, Берг, и очень часто у нас не было
денег, и мы жили впроголодь, и я уже знал, что для того, чтобы стать хорошим
писателем, нужно немного поголодать. Берта не соглашалась с этим. Что же
касается романа, то я решил писать обо всем, о чем я знал тогда и запомнил.
Я решил, что буду также и сочинять, чтоб выглядело правдоподобно, потому
что, я знал, что если писать одну только правду (то, что произошло на самом
деле), тебе никто не поверит. Я знал, что я писатель, и уже знал, что
кое-чего стою. Какой-то голос во мне все время твердил: "Ты - писатель,
Иоганн Буш, чтоб тебя черти съели!",и я верил этому голосу, и знаешь, Берг,
этот голос доносился не из сердца, как утверждают все писатели, а из
желудка. Я не вру, Берг, честное слово, я не вру!
Мы жили тогда с Бертой на квартире каких-то знакомых родителей Берты.
Это было недалеко от железнодорожного вокзала, и к нам домой можно было
приехать на любом транспорте, хотя тогда еще считалось, что мы живем на
окраине города. Квартира наша была двух-комнатной, ужасно грязной (сколько
не чисти - толку нет), и стены были покрашены в зеленый цвет. Когда мы
поселились в этой квартире, я спросил Берту, когда нам нужно будет
выселяться, и она ответила, что может быть через месяц, может быть никогда;
она не знала, когда вернутся хозяева квартиры, и я очень хотел, чтобы они
никогда не возвращались... Окна наших комнат выходили на улицу.