"Ованес Азнаурян. Иоганн Буш " - читать интересную книгу автора

слышишь? Мгновение для одной человеческой жизни, но целый век для жизни
супружеской. Не то, что мы с Бертой разлюбили друг друга, просто как-то все
стало обыденным, привычным, и Берта была уже не той прежней красавицей, и,
может, это тоже начинало раздражать... Короче, я почему-то решил, что
очередной этап в моей жизни подошел к своему логическому завершению, и я
подумал, что мне нужны "новые просторы, новые горизонты". Берта, казалось,
тоже устала, она сказала однажды, что мы порядком надоели друг другу, что ж
общем-то мы постарели немного, в особенности она. Но нужно ли на самом деле
разводиться? - спрашивала она, и я отвечал тогда, что ме не можем больше
жить вместе, что правильнее будет, в том числе для дочери, чтобы мы
разошлись. Берта вздыхала и говорила, что лучше нее у меня не будет жены, а
я рвался вперед, меня манили эти "новые горизонты"... Что ты хочешь, Берг?
Ты хоть знаешь, что это означает 13 лет подряд не видеть ничего дальше одной
женщины? Я думал, что настоящая жизнь протекает где-то мимо меня, а я все не
успеваю взойти на этот весело мчавшийся поезд и все писал и писал... Винил
же я во всем этом Берту, с которой прожил 13 лет. Я был дураком, Берг,
признаюсь тебе в этом. Это всегда опасно, когда подобные мысли ("новые
горизонты") появляются у человека (тем более писателя) в 38 лет. А мне было
38 лет, Берг, и скоро должно было исполнится 39... С Бертой мы разошлись
вначале осени 1987 года. В начале осени, Берг, когда листья на деревьях
только-только начинали желтеть... И была осень, а потом была зима, и я помню
эту зиму, которая была страшной, потому что я не мог писать. Как говорил
Хемингуэй, у меня "перестало получаться", и это был первый кризис с тех пор,
как вышла в свет моя первая книга, и я был напуган ненашутку, хотя и в
глубине души знал, что каждый кризис предполагает новый бурный рост в
дальнейшем (элементарное правило в политэкономии). Я понял тогда, Берг, что
вместе с Бертой что-то кончилось и не вернется больше... Мне было очень
тяжело, очень одиноко. Не спасали ни девочки (много, много девочек, Берг,
такое тоже случалось), ни спиртное. И я помню, что особенно тяжело было
зимой.
Зима эта, Берг, была зима 1987/1988 годов. Она была очень холодная и
всем надоела своими беспричинными холодами. Беспричинными потому, что, что
снега почти не было с самого конца декабря, когда выпал очень хороший
обильный снег, как подарок детям на Рождество. Все тогда обрадовались, но
после этого снега больше не было, и было лишь холодно. Зима была долгая и
все чувствовали, что все это слишком затянулось, что пора уже наступить
весне. Но пока весна все не приходила, и улицы оставались такими же
безнадежно-серыми, как и прежде, и деревья милили Небо своими худыми
замерзшими руками, чтоб Оно послало немного тепла и покоя. Но все было
напрасно, ибо Небо было закрыто тучами, и до Него не доходили молитвы улиц,
крыш домов, людей... Все утыкалось в тучи, Берг, и не шло дальше них, и
городу оставалось только мерзнуть и покорно ждать весны...
Я помню свой кабинет, Берг, в ту пору, и как я сидел один в кресле
(Берта и Марта после развода переехали в Бонн), и часы в моем кабинете мудро
двигали время вперед и важно били каждые 15 минут, с убийственным
равнодушием возвещая о том, что, что из жизни прожито еще 15 минут. На часы,
Берг, обычно не обращаешь внимания, но если ты вдруг случайно бросишь на них
свой взгляд, то считай, что погиб, ты уже не сможешь оторвать от них взор,
не сможешь не смотреть на стрелки и будешь смотреть уже до самого конца... Я
старался не смотреть и сидел, укрывшись пледом, в широком, удобном кресле