"Олег Азарьев. Должник (Фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

разговор от лишних вопросов.
Она живо, но путано рассказывала, как отряд уходил от карателей... Ну
вот и лады, умиротворенно думал Маликов, вполуха слушая ее и понимающе
кивая.
- Ой! - спохватилась вдруг Лукьянцева. - У меня ведь муж дома голодный!
Пора бежать.
Она протянула руку, коснулась его плеча, провела ладошкой по лацкану
пальто - будто погладила. Видно, хотела сказать что-то, но только вздохнула
и смущенно убрала плотно сжатые сухонькие пальчики с его груди.
Маликову неожиданно стало тоскливо. И сейчас же перехватило вздох,
заломило в затылке. Боль в сердце начала нарастать. Маликов зажмурился,
глубоко вдохнул сырой воздух. С тревогой вспоминая, куда запрятал
нитроглицерин, он поспешно зашарил по карманам, дергая за петли, расстегнул
пальто. Нашел, сжал в кулаке тонкую, как карандашик, пробирку. Чувствуя
озноб, запахнулся. При Зине таблетки принимать не хотелось.
- Что с тобой? - тревожно спросила она.
- Ерунда, - пробормотал он сдавленно. - Старость, что еще?
- Ну, Володенька, побегу я? - сказала она просительно.
- Да, конечно... пора... иди... - согласился он, прислушиваясь к своей
боли.
Лукьянцева порылась в сумочке, достала записную книжку и шариковую
ручку, затем, старчески щурясь, торопливо начеркала адрес. Неровно вырвала
листок и отдала Маликову.
- Заходи завтра.
- Завтра не смогу, - озабоченно сказал Маликов.
- Тогда послезавтра.
- Н-не знаю, право... - Маликов пошевелил сведенным болью плечом. - Но
на днях буду непременно, - пообещал он, зная, что визит этот не состоится
никогда.
На остановке почти никого уже не было. Полупустой троллейбус с
освещенными в сумраке окнами, грузно покачиваясь и мигая поворотным
огоньком, подруливал к остановке. Маликов сказал, что ему не на этот.
- Жаль, - сказала Лукьянцева. - Значит, на неделе ждем. - Она быстро
пошла к дверям троллейбуса.
Когда Зина вошла в салон и поглядела в окно, он помахал ей рукой.


Провожая троллейбус взглядом, Маликов почувствовал облегчение. Он
избегал этих встреч, потому что они напоминали ему о его вине, сознание
которой было тем сильнее и мучительнее, что ничего изменить было невозможно.
Многое меркло и исчезало в стареющей памяти, но тот эпизод не тускнел. Ни
до, ни после него он не заслужил укоров совести. Одним из первых поднимался
в атаку, не щадил себя, тысячу раз мог быть убит, но ни на миг не дрогнул.
Честно носил немногочисленные награды. Но и это было слабым утешением.
Память упорно возвращалась к тому бою, и он заново переживал все, что тогда
произошло. Это стало для него самым тяжелым наказанием - наказанием без
конца и снисхождения за давностью лет.
К Лукьянцевой в гости он, разумеется, не собирался. Он скомкал в
кармане бумажку с адресом, достал из пиджака полупустую пачку "Беломора",
размял папироску, слабыми пальцами долго чиркал спичкой по коробку, закурил.