"Владимир Авдеев. Страсти по Габриэлю " - читать интересную книгу автора

простецкими отрицательными персонажам. Я далек от такого трагического
самоослепления: я знал, что при всей их пошлости они неподдельно любят своих
жен и дочерей. Но особой, неизреченной любовью, приблизительно такою же,
какою актер любит роль, которую обязан сыграть по воле контракта. Я говорил
с ними, чтобы понять, ибо подобная роскошь мне позволительна. Наш разрыв,
неприязнь, вражда происходят из-за того, что я смею говорить вслух о том, о
чем они боятся даже подумать. Наше коренное различие состоит в том, что они
любят все их окружающее в силу того, что у них нет выбора. Для них чувство
неповторимо, но говорят о нем одинаково. Мы все любим наше солнце, ибо не
ведаем иных светил. Основа любой любви или даже приязни - неискушенность. Я
наблюдаю сослуживцев, сидя за служебным столом, безучастно бряцая костяшками
счетов, и с ужасом начинаю отмечать, что любой мирской разговор, заключающий
в себе неприкрытый ценностный и информативный вакуум, является исполнением
священного ритуала. Они уже привыкли ко мне, как привыкают ко всякому
декоративному явлению, не способному рождать фискальные интересы. И стоило
мне единожды пересказать мизерные, убогие сплетни одного из них другому,
выдав предварительно за свои, как я почувствовал, что становлюсь учеником
верховного жреца, проникающего в сакральные тонкости кастового обряда.
То, что на их языке называется гордостью, полностью отсутствует во мне.
Неужели же должно обижаться на укусившего комара? Обида сродни состраданию,
а у меня нет ничего общего с этими людьми.
Загадочное селение X.
Они знают, что неглубоки, и посему мне было достаточно отодвинуть себя
внутрь на их максимально глубину, как они тотчас решили, что я еще пустее
проще. Глупцы, я простираюсь дальше. Я мог имитировать гордость, но понял,
что ничего уже не теряю, и позволил им оскорблять 'себя, ибо мне было
несказанно интересно знать, как же это можно сделать и вообще что такое
оскорбление ?
Какое оно на вкус?
Но и здесь я не сыскал новизны. Шут, фигляр, глупец, урод, слабоумный.
Я отважно прикалывал определения на огромные листы черной бархатной бранной
бумаги, точно драгоценных бабочек, потешаясь над собственной боязнью сдуть
янтарную пыльцу интонаций и искрометных превосходительных взоров. Я понял,
что уподобился врачу, делающему себе инъекцию новой болезни, чтобы поближе
разузнать ее симптомы. Но это не служение медицине, это тоже болезнь.
Неомания.
И награду за это - парадокс. Именем врача-исцелителя называют им
открытую болезнь, хотя гораздо уместнее было бы в подобных классификационных
целях использовать имя первого больного, ведь всем больным кажется, что они
первые. Болезнь подобна кругосветному путешествию с неизвестным конечным
пунктом. Состояние здоровья, как и все молодое живое, что направлено в
будущее, в основе своей гораздо неблагодарнее состояния болезни или
старости, так как здоровый человек никогда предумышленно не вспоминает, как
он болел. Напротив, больной постоянно вспоминает то, как он БЫЛ здоров или
БУДЕТ. Я благодарен здоровой молодости за ее неблагодарность.
Я живу в атмосфере мистического экстаза, меня то и дело начиняют
воспитательными утопиями. Вот уже скоро несколько месяцев как я живу здесь.
О течении времени мне приходится справляться у календаря, но белые листки,
точно бездыханные надгробные плиты с эпитафиями цифр, отрываются- от своего
гнездовья крайне безболезненно для меня.