"Владимир Авдеев. Страсти по Габриэлю " - читать интересную книгу автора

из разных сервизов, было неплохим, хотя попахивало пробкой. Фердинанд пил
быстро, отрывист сладострастно и, едва почувствовав первый робки хмель,
исторг ненасытный вздох и принялся говорить:
-Я все про тебя знаю, я был таким же, как ты, I сотворил ту же самую
глупость; я поступил на ту ж службу, что и ты: я думал поунять жажду
столичных удовольствий и уехать в глушь, надеясь быстрее сделать первые
шаги, быстрее достичь первых чинов денег, чтобы затем уже с солидным багажом
перебраться назад в столицу и выгодно жениться. Одним словом устроить жизнь
по банальному образцу. Хотя, впрочем я не мог грешить на творца, ибо он не
обделил меня п рождению идеалами и понятиями более высокого порядка
молодость моя не была воплощением куцего накопительства. Я любил, был любим,
писал стихи, дважды дрался на дуэлях, чудил, куролесил, пил, слыл
вольтерьянцем, увлекался месмеризмом, новыми экономическими учениями и еще
бог знает чем. А потом...
На мгновение он забылся, уронил рюмку, как-то глупо смешно зашаркал
ногами на нечистый пол возглашал далее, вертя в руках свою голову как нечто,
чему невозможно сразу же примыслить назначение.
-Их деятельность неприметна на вид, разве что лишь конторы этой фирмы
встречаются чаще, и стоит вам пробиться на определенное место, подать
надежды во время обучения, как они будут иметь вас в виду. Они буквально
заслонят вас лестью, заискиваниями, посулами, и вы, отказавшись единожды,
может быть, уже вдругорядь призадумаетесь над тем, что стоит все же попытать
счастья в далеком месте и прихватить желанный куш сразу вот так, не
дожидаясь. И что же? Поначалу нее идет не так уж трудно, но потом
выясняется, что чины не сами липнут к рукам, а деньги достаются морально
нечистоплотным и ловким. А служба - она бездонна, как космос, ее не бывает
мало. И когда по прошествии нескольких лет вы убеждаетесь в суетности и
тщетности всех своих честолюбивых помыслов и решаете вернуться назад в
столицу к прежним любимым друзьям, операм, черным лакированным фиакрам,
презабавным интрижкам, ночным кабаре, мороженому с клубникой и шартрезом и
прочим безделицам столичной жизни, которые, однако, на самом деле стоят
дорого и дают слишком много, вдруг выясняется, что вам начинают чинить
препоны и ваш отъезд затягивается на неопределенный срок. А годы идут, кураж
и светский норов спадают, тускнея вместе с румянцем и цветом афиш оперетты с
какой-нибудь заезжей мадемуазель де Блюмбо, и вы одариваете постепенно
своими восторгами и чувствами сначала дочь провинциального булочника, а
затем... затем туманную убывающую гладь бутыли с вином.
На полу в нелепой, не усвояемой глазами позе билась одинокая муха.
Кажется, ей недоставало крыла, в комнате было много мух, но всем двукрылым
летающие было совершенно безразлично поведение этой неудачницы. На столе
объявилась вторая бутылка, пробка, нервозно свистя, почти сама собою улетела
под стол, долгое время не находя себе места между нашими ногами и ножками
стола. Я едва пригубил рюмку с вином, полоща в ней гипертрофированное
изображение сетчатки глаза, а Фердинанд тем временем уже доканчивал вторую.
Чтобы наполнить паузу, я убил муху.
Мой новый претендент на дружбу продолжал:
-В конторах этой компании жалованье вдвое, а то и втрое выше, чем в
столичных заведениях, но это лишь видимость успеха, это его заменитель,
муляж...
Он неряшливо расплакался, жилы на его лбу, натянутые поперек морщин,