"Владимир Авдеев. Страсти по Габриэлю " - читать интересную книгу автора

Я экономил свою внешность в противоположность своей внутренности. Вера
в Бога моя не была слепы самодурным притворством, и я отверг самой своей
суть: тезис о невозможности веры цивилизованного человека. Каждая пядь моей
кожи набальзамирована расторопными реалиями бытия, и я приветливо позволяю
впиваться под полированные ногти прогрессу науки и тарифной хиромантии. Я
заталкиваю себя под кровлю той или иной технологии поведения, я неустанно
окунаю себя в глумливую вежливость и душистый сухогрудый разврат. Здесь
рядом возле самой руки есть бизнес и информативный бум - вот татуировка
порядочности; мой белый воротничок - лакомый десерт для гильотины при
ближайшей смене власти, а лорнет - сущий пряник для глаз. Амбиции и ретирады
вычислены на любой случай жизни с опустошающей точностью. Дружбой заправляет
прелестно гантированный альянс желудка, ванны и гардероба. Матримониальными
устремлениями, вспомоществуя парламентским речам, верховодит недреманная
сваха, и слово "любить" одинаково применимо как к серафической посланнице
горних сфер, так и к утренней булочке, прозябающей возле кофейного фимиама.
Галстук - мой лучший сообщник, однако если я не представлен, то со мной
будут разговаривать с такого расстояния, через марлю такой афористической
холодности, что невольно подумаешь, уж не заразен ли я.
Но
я
верую.
Я воззрился на нарисованное солнце и выпал из перильного пластмассового
гнезда моего дяди, и немного нужно было Евгению подлородной амбициозности,
не так уж много необходимо было видеть неопрятно одетых людей, не так уж
много нужно было восслышать сорных вульгаризмов, не так много инертной
тупости и агрессивного убожества потребно было вкусить, чтобы вконец
усомниться в себе. Демоноподобный Фердинанд не годился в подкрепление. Он,
пожалуй, выполнял негативные функции на язвенном теле моей защиты, ибо
только методично бередил помпезную неуемность мирской и духовной жизни
столицы, не давая моим светским воспоминаниям окостенеть и срастись в
защитный барраж.
Я лежал на кровати, и каждый собственный вздох казался мне отрывком
громогласной приэшафотной барабанной дроби. Я не стал заострять свою память
на том, чтобы просто вычислить количество, весомость и значимость тех
компонентов селения X и его обитателей, кои опротестовали меня как личность,
так как я не считаю нужным во всем отчитываться себе. Я доверяю моему
Бессознательному, я знаю, что Оно мне не враг. Просто обилие
систематизированного материала и его аффектоносная убедительность расшатали
во мне стержень воли. Открытый шар моего воображения бесновался в окаянной
агонии, а воспаленный мозг ломился от энергетического письма беглых, но
основательных умозаключений. Я лег спать на исходе дня и теперь, прогнувшись
почти в кромешной тьме, не мог уразуметь, что это: скомканный остаток
сегодняшнего дня или раннее, порабощенное багровыми тонами начало
завтрашнего? И мог уточнить время, а соответственно и мою принадлежность к
тому или иному дню, но элемент безвестности во временной ипостаси, казалось,
вспомоществует в нахождении той или иной определенности в нравственной сфере
и подвигнет меня на те или иные поступки, ибо, пленяя неопределенностью в
одном пространстве, ситуация, как правило, дарует нам предельную ясное и в
другом. Абсолютно безграничной неясности не бывает. Итак, задача сводилась к