"Владимир Авдеев. Страсти по Габриэлю " - читать интересную книгу автора

непоседливой моды. Сравнившись с Землею в могуществе, Человек по инерции еще
жил по старинке, задумчиво проглядев тот безутешный момент, когда чаши самых
главных весов вольноотпущенно уравнялись. Став величественнее, Человек вдруг
узрел, что все его классические представления о мире и о себе, о душе и воле
вдруг отслоились от своих деланных оснований и растеклись между пальцев, не
являя более непоколебимого дуалистического убранства мира. Человек вдруг
увидел, что ему стало мало просто добра и зла, просто прекрасного и
безобразного, ибо он вырос из этих понятий, усвоив их наравне с
приговоренными к забвению детскими забавами. Человек неистово мчался по
рельсам, но те вдруг разошлись, и ширина колеи впервые явила ему весь
чистилищный ужас безбрежности. Человек, оторопев, бросился на одну из этих
рельс, жеманно удушая себя и все окружающее стыдобой своей жертвеннической
благодетели, и тогда двуногое существо "Человек" не сумело бежать обеими
ногами по тончайшей невидимой линии добра, и Человек упал со своей
добродетели, больно при этом ушибившись. Он бросился затем на ту линию,
ограничивающую путь, что называлась злом, опьянившись им. Человек злосчастно
крикнул: "Бог умер!" - и тотчас упал, оставив даже зло выше себя, больно при
этом ушибившись.
Но Человек не умел стоять на месте, ибо это было гораздо больнее любых
падений.
И тогда...
Человек стал Мультипликационным Человеком, так как он понял, что его
устаревшие чувствилища не вынесут новых многосложных нагрузок, если он
сознательно не обезболит те болевые ситуации, что приносили ему
принципиальное страдание. Человек подчинил все свои чувства разуму. Он не
уничтожил то иррациональное начало, что привнесено в каждую логически
устроенную разветвленную систему. Просто теперь он не давал иррациональному
действовать, а позволял лишь функционировать в угоду всевозрастающему
рациональному, ибо очень скоро, едва Человека сковал недуг взбунтовавшихся
чувств, он понял, что все иррациональное - это неосознанное рациональное. Он
выхолостил все свои прежние подлинные страсти, продолжая проигрывать их, но
не позволял им ранить себя как прежде. Он сделал свои чувства безобиднее и
безопаснее тем, что сумел детальнее вникнуть в них, вживляясь всей сутью, но
не переживая -их во всей испепеляющей губительной полноте. Он поместил себя
в состояние неадекватного эмоционального Восприятия действительности за счет
ужесточения адекватного информативного и логического восприятия мира. Таким
образом, все нестабильное в Человеке стало неотъемлемой частью стабильного.
Причем отныне первое вредоносно не расшатывало последнее, но, напротив,
неустанно подкрепляло его. Теперь Человек не брался обнаженной рукой за
раскаленный металл всеобъемлющего зла, что норовило припасть к нему каленым
поцелуем ужаса: он надевал на руку перчатку, зная, что мир горяч, имея
благоприятное представление о конкретной по температуре, не обжигаясь более.
Лишившись подлинных страстей, Человек выбрался, наконец, из тесной удушающей
кожуры воспалительных понятий добра и зла как двух интимных абсолютов,
перебравшись под сень мобильного инженерного оптимума поведения.
Мультипликационный Человек утратил ощущение собственной боли, увеличив
представление о ней самой, ее истоках и последствиях. Она перестала быть для
него голосом оставаясь чем-то уже наподобие благосклонно звучащего эха. С
утраченной болью убрались вон и все разновидности обиды как одного из самых
ненужных инертных, по сути мультипликационных, но с отрицательно смещенными