"Владимир Авдеев. Страсти по Габриэлю " - читать интересную книгу автора

акцентами занятий. Таким образом Человек изжил месть, сохранив лишь
необходимое теперь уже более интенсифицированное противодействие. То, что
раньше было злобой, косностью, инертностью самодурством, мстительностью, то
есть было мультипликационно иррациональным и отрицательным, теперь,
переакцентируясь, добавляло энергию рациональному и положительному, каковым
является оптимистический взгляд на мир, взгляд, исполненный энергичного
волюнтаризма. Оптимизм без обратной связи, не упадающим ниже определенного
жизненно необходимого уровня, ни зависящий, кроме того, от ситуации,
обезболенной сознанием Человека, теперь давал очистительный эффект двойных
розовых очков. Человек накликал на себя благодать, ибо уже не мог иначе.
Отныне оптимизм источаемый основополагающей твердыней духа, являющейся
теперь управляемой трансценденцией как экстравертированно, так и
интровертированно, искоренил взбалмошное властолюбивое понятие неуспеха,
равно как у понятие трагедии, даже если героем оной и являлся сам Человек.
Как бы ни менялась фактура бытия вкруг Человека, распуская ли бутоны
кульминаций счастья или его человекосоразмерных заменителей, наставляя на
путь творческого подвижничества либо стращая пороками, -Человек отныне всем
своим существом не вторил ухищрениям жизни, не повторял течением мыслей и
вероятием заученных поступков обстоятельства. Он сохранял отныне
стабильность в среде и внутри себя за счет неверной целительной,
аргументированно-вымышленной акцентации объектов внешнего и внутреннего
мира. Видимое и осознаваемое отныне было связано посредством воли и разума.
Мультипликационный Человек воззрился внутрь себя, и все простейшие,
однозначные связи внешнего мира, выведенные напрямую на его чувства,
беспощадно разорвал, заменив их более сложными, подвижными и изолированными
внутри себя. Человек понял однажды, что подлинного счастья нет и именно
поэтому к нему нужно стремиться. Раньше он смотрел на злокозненности мира,
противопоставляя им свою боль - единственный красноречивый язык морали и
совести - боль всегда вырастала откуда-то из середины между непосредственно
видимым и понимаемым. И когда боль становилась сильнее ощущения морали,
Человек конвульсивно бросался тушить ее помазанием рассудка. Но та была
посередине, и поэтому с нею особенно трудно было бороться, а этой серединой
было все пламенеющее человеческое существо. И чем сложнее была эта болевая
ситуация, тем более простое объяснение обычно устраивало Человека. Ныне же,
обретя инженерный, динамичный оптимизм поведения за счет предуведомительного
выкорчевывания чувств из окружающего мира, Человек воззрился на мир не
буйным взглядом ревнителя гуманизма, но взором холодного деятельного
мечтателя, ведающего отныне, что вся некогда губительная сила чувств теперь
будет расходоваться рассудком для создания живительных комфортных условий
внутри индивида. Нарушение, видоизменение и усложнение связей повело за
собой неоднозначное, вариабельное соединение вины и кары за нее. Человек
осознал, что в разные мгновенья он вправе за одни и те же провинности
требовать различные компенсации наказаниями.
Девальвировав добро и зло как понятия нравственности и повысив их
суверенитет как объектов точных расчетов, Человек пересмотрел свое отношение
к собственным силам и слабостям, отныне став Мультипликационным Человеком.
Он не стремился быть всегда однозначно сильнее во что бы то ни стало.
Теперь, для того чтобы быть сильнее, Человек не стремился захоронить свою
слабость. Напротив, в иные моменты он позволял ей главенствовать в малом и
незначительном. Ранее Человек старался встать выше своей слабины, не вникая