"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

надевая шинель, я замешкался в крошечной передней и услышал негромкий голос
еврея: "Ваше золото - это-таки золото, и оно имеет высокую пробу! Но и мои
червонцы - это-таки червонцы, хоть они всего-навсего и бумажные!" Меня не
интересовало, какими делами занимались с ним названые родители. Новиковы
меня ни разу не ударили, кормили сытно, об ученье не заходило и речи: такая
жизнь меня вполне устраивала.
В конце недели у отчима повторился припадок. Он опять извивался на
полу, скрежетал зубами и выкрикивал про свой знатный титул, про имение и
запрятанные драгоценности. Затем он лежал на диване, обессиленный, вялый, с
тусклыми, полуприкрытыми глазами. Поздно вечером отчим запер дверь номера,
подсел ко мне на диван, сказал, понизив голос:
- Сегодня в бреду... да еще и в Новочеркасске я проговорился кое о чем.
Так вот, Боря, мы тебя любим - и никаких секретов... слушай: я князь. В
Москве у меня четыре каменных дома, имение под Казанью, свой конный завод.
Революция все это реквизировала, но мне удалось переделать документы на
фамилию жены и бежать, и теперь мы пробираемся в Лондон. Там при дворе
короля Георга Пятого у меня имеются связи, а в английский банк я еще до
империалистической войны перевел кое-какой вклад валютой. Скоро мы выедем из
Киева, на днях польское консульство выдаст нам визу. Все понял? Так запомни:
сейчас время тревожное, и, если тебя начнут расспрашивать чекист или жидочки
из соседнего номера, - смотри не проговорись, что ты у нас приемыш. - Он
медленно вынул из кармана револьвер, подкинул в руке и запер в чемодан,
Оставшись один, я выпил целую кружку воды и все думал: что же мне
делать? Будь я тогда поумнее, я бы живо нашел на своих "родичей" управу. Но
я просто испугался, что меня хотят завезти совсем в чужую сторону. Отчиму
хорошо - он бывший буржуй, а каково-то придется мне? Английский король может
узнать, что я советский детдомовец, и еще, гляди, посадит в тюрьму. Бежать
от Новиковых? Но что я буду делать один на улице? Там и без меня полно
беспризорников.
Выпал нежный молодой снежок, а мы все еще жили в гостинице. От скуки
отчим как-то показал мне три пуговицы: зеленую, красную и белую.
- Какая тебе нравится? Мне нравилась красная.
- Мужик, - брезгливо поморщился он. - Белый цвет - эмблема чистоты. Как
был ты сыном школьной сторожихи, таким и остался, а вырастешь, одна тебе
дорога - в дворники.
Он тут же поинтересовался, что я еще знаю, Я знал стишок про серого
козлика и как от него остались рожки да ножки. Новиков расхохотался, но
показал мне, как надо при чтении отставлять ногу и закатывать глаза. После
этого я спел "Смело, товарищи, в ногу". Он дирижировал, а я с удовольствием
разевал рот - мне нравилось такое образование. Но отчим неожиданно сказал,
что все нынешние песни крикливы, режут ухо, и затеял вольно-американскую
борьбу. Он-таки не шутя мял мне шею, швырял на пол, я кряхтел и с трудом
сдерживал желание укусить его или дать головой в живот. Себя с Новиковыми я
чувствовал неловко: называть их отцом, матерью, как заправдашних родителей,
я не мог, и потом я совсем отвык от ласки и считал постыдным "лизаться".
- Застенчив ты или дикий такой? - сказал отчим, сев на диван и
отдуваясь. - Это плохо. Ты сирота и должен уметь всем понравиться: влезть в
душу, будто дым в глаза. Сам же подходи к людям, как вот пасечник к ульям: в
сетке. И пчелке не дашь себя укусить и медок выгребешь. Когда подрастешь,
узнаешь, что все в природе мимикрирустся, прибегает к защитной окраске. Не