"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

по зубам я тебе задал орешек, сынок? Ничего, время всему научит.
Приятелей у меня не было, сидеть в номере под "родительским" надзором
надоедало. Я старался потихоньку улизнуть на улицу и с папиросой во рту
пошататься по Бессарабке или залезть на Владимирскую горку, откуда
открывался чудесный вид на Днепр. Отчим и названая мать иногда совали мне
мелочь на карманные расходы. Однажды я напился пива и вернулся в гостиницу
поздно, когда за обледенелым окном уже вспыхивали фонари. Дома я ожидал
выговора. Названая мать пудрилась перед трюмо, отчим, одетый в кожанку,
затягивал ремнями дорожный мешок.
- Гулял?- спросил он ласково.
- Так, возле дома стоял.
- А у нас, Боренька, дела осложняются, - отчим оглянулся на жену. - В
консульстве за визу требуют, - он сложил три пальца щепотью и потер их,
словно что-то пробуя. - Понял? Взятку валютой. И ничего не поделаешь,
придется дать, да еще и улыбнуться: знаешь, сила ломит, хитрость сгибает, а
рубль всех покупает. Отступать нельзя, а денежки-то кончаются. Вот мы и
решили: мама твоя поедет в наше имение под Казанью и выкопает спрятанное
золото, а мы с тобой подождем ее здесь, в Киеве. Ладно? Уезжает она сегодня
ночным, мне случайно удалось купить билет. Хочешь проводить со мной маму на
вокзал?
Я не открывал рта, боясь, что запахнет пивом.
- А хочешь, сходи в театр? Я кивнул утвердительно.
- Вот и ладно, гуляй. А я скоро приеду, поужинаем.
Отчим дал мне пачку денег, и, прощаясь, они оба меня поцеловали. Я
весело отправился на Крещатик, купил билет в кинотеатр "Шанцер", набрал в
буфете всякой всячины: пирожных, бутылку лимонада, молочных ирисок. Я
объелся сладостями, в зрительный зал вошел отяжелевший. Фильм попался про
любовь; когда я проснулся, сеанс окончился.
В гостинице швейцар передал мне ключ. Я удивился, что Новиков еще не
вернулся с вокзала. Ночью я несколько раз просыпался; за стеной сурово,
размеренно тикали часы, в углах номера таинственно шуршала темнота, смутно и
мертвенно в свете невидимого уличного фонаря мерцали два мерзлых, узористых
оконных стекла. Мне было боязно одному, и я с бьющимся сердцем
прислушивался, не идет ли, наконец, отчим.
Не оказалось его и утром. Деньги вчера я истратил не все: хватило бы
сытно позавтракать, но у меня впервые за последние четыре года пропал
аппетит.
Я до полудня прождал Новикова в коридоре у покрытой красной дорожкой
лестницы и заплакал.
- Ты, хлопчик, потерял чего? - ко мне важно подошел хозяин гостиницы
Гречка - приземистый, с насупленными седыми бровями, в лакированных сапогах
и с толстой золотой цепочкой по жилету.
Из номеров повыбегали дамы с голыми ногами, прикрывая груди
наброшенными сверху пальто; за ними спешили плешивые мужчины в подтяжках
поверх нижних сорочек. От слез у меня распух нос, но я каждому должен был
подробно объяснить, отчего я плачу. Жильцы стали оживленно обсуждать:
бросили меня родители, или их зарезали бандиты.
Оттого, что все меня жалели, я разревелся еще пуще и не заметил, как
снизу по мягкому ковру лестницы поднялся еще кто-то, спросил уверенным
барственным голосом: