"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

разливали в тарелки. Теперь я удивился, почему возле меня лежат два ножа:
обыкновенный серебряный и еще желтый, с кривым, точно клюв, лезвием. Каким
резать? Я решил, что люди благородные должны резать именно необыкновенным
кривым ножом. Я стал пилить им, но лезвие только скользило по мясу. В носу у
меня было полно, платок грязен, как моя совесть, и я вконец запутался руками
в салфетке.
- Что ты делаешь, Боря, это же нож для чистки фруктов! - откуда-то,
словно с того света, донесся ко мне возглас администраторши, но было уже
поздно: стиснув зубы, я так придавил жаркое, что оно вылетело на скатерть,
слегка обрызгав хозяина; руки у меня дрожали.
- Уберите, - холодно сказал Боярский прислуге, вытирая салфеткой
пиджак.
За столом продолжали смеяться, стучать ножами, словно и не заметили
моей оплошности. Но ничто так не уничтожает, как вежливое презрение. Меня
уже больше ни о чем не расспрашивали.
Когда мужчины прошли в гостиную и закурили папиросы, я один дожидался в
передней, на стуле у двери. Вскоре за ними последовали дамы; прислуга в
белом кружевном фартуке пронесла хрустальные вазы с виноградом, апельсинами,
яблоками.
Я уловил голос учителя музыки:
- Может, мальчик действительно не успел получить образования? Когда
началась революция, ему было всего пять лет.
- Сомнительно. Не чувствуется породы.
Больше я ничего не разобрал. Минут десять спустя из гостиной послышался
мелодичный голосок мадам Боярской, певшей под аккомпанемент рояля:

Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты...

Последний аккорд рояля заглушили аплодисменты, возгласы "браво".
Свободно вздохнул я часа два спустя на шумном, залитом огнями
Крещатике. Падал снежок, я шел за бобровой шубой администратора, как побитая
собачонка. Проносились рысаки под сеткой, из ресторанов вырывались звуки
залихватской музыки. Сквозь белую пушистую кисею, оседавшую с ночного неба,
выступил сумрачный подъезд театра.
Огромная сцена тонула в полутьме. Среди декораций бегали откормленные
крысы, от дыхания подымался пар. Администратор толкнул ногой дверь в
театральную уборную - закопченную комнатку без окон, с небольшими тусклыми
зеркалами над туалетными столиками и застарелым запахом пудры, грима,
табака. Вдоль фанерных стен вытянулись два продавленных и засаленных дивана.
- Вот тут и поселишься, - сказал Боярский, не глядя на меня.
Я тоже не смотрел на него. Молча принял его распоряжение.
- Видишь ли, хлопчик, - вновь заговорил Боярский, не вынимая рук из
карманов шубы, - законы жизни нельзя изменить, сколько бы ни старались
газеты и ораторы. Орел всегда будет летать в небе, а черепаха ползать по
песку. Новая власть это уже поняла и опять позвала нас, частных
предпринимателей. Поэтому постарайся на будущее довольствоваться тем, что
тебе дал бог, и не рядись в чужие перья. Запомни, дружок: обманщики в первую