"Маргарет Этвуд. Постижение" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Мы выносим из лодки вещи, а Эванс ждет, не выключая мотора. Получив от
Дэвида плату, он равнодушно кивает, выводит лодку кормой вперед, потом
разворачивается и стрелой уносится за мыс, рев мотора, отдаляясь, переходит
в вой и глохнет вдали за выступами берегов. Озеро чуть плещется о землю,
волны от лодки улеглись, остался только след в виде тончайшей радужной
бензиновой пленки, фиолетовой, розовой, зеленой. Пространство покоится,
ветер стих, озеро плоско раскинулось, серебристо-белое, впервые за весь день
(и за много-много лет) до нас не
доносятся звуки моторов, У меня чешутся уши и все тело - остаточное ощущение
после вибрации, так обычно зудят ступни, когда снимаешь роликовые коньки.
Они бессмысленно топчутся - видимо, ждут от меня указаний, что дальше.
- Будем перетаскивать вещи наверх, - распоряжаюсь я и предупреждаю,
чтобы они были осторожнее на мостках; от дождя (он теперь совсем мелкий,
изморось) доски стали скользкими, и потом некоторые могли прогнить, еще
провалятся.
Меня подмывает крикнуть: "Ау! Мы приехали!" - но я не решаюсь, не хочу
услышать в ответ молчание.
Вскидываю на плечо рюкзак и иду по мосткам, а потом вверх к дому, по
тропинке и по ступенькам, вырытым в крутом склоне, на каждой ступеньке
уложена кедровая плашка и закреплена двумя клинышками. Дом стоит на вершине
песчаного холма, их тут целая гряда, оставленная отступившим ледником.
Только тоненький слой почвы и редкая лесная поросль удерживают песок на
месте. А со стороны озера склон обнажен, срезан, и берег все время
обваливается, давно уже нет закопченных камней и кострищ, оставшихся с того
времени, когда здесь еще жили в палатках, и деревья над обрывом постепенно
заваливаются, некоторые из тех, что сейчас клонятся, в мое время еще стояли
совсем прямо. Сосны, рыжая кора шелушится, вся хвоя только на верхних
ветках. На одной уселся зимородок и трещит, прерывисто, как будильник; они
гнездятся в обрыве, роют себе жилища в песке, это способствует эрозии.
Перед домом все еще виднеется загородка из проволочной сетки, один край
уже над самым обрывом. Ее так и не убрали, даже детские качели висят на
растрепанных, истлевших, обросших лишайниками веревках. На них как-то не
похоже - сохранять то, в чем больше нет нужды. Должно быть, ждали внуков -
думали, будут гостить. Он бы, наверно, хотел основать целую династию, как у
Поля, чтобы множились вокруг дома и потомки. Эта загородка - зримый Упрек, я
не оправдала их надежд.
Но я не могла привезти сюда ребенка, я не научилась даже считать его
своим и имени ему заранее не подобрала, как полагается будущим матерям. Он
принадлежал мужу, муж навязал мне его, те месяцы, что он во мне рос, я
чувствовала себя инкубатором. А муж отмеривал по граммам все, что давал мне
есть, он скармливал меня младенцу, который должен был стать его двойником,
он родился, и я уже больше была не нужна. Но ничего этого я доказать не
могла, он держался хитро: все время повторял, что любит меня.
Дом стал меньше - это потому, догадываюсь я, что деревья вокруг заметно
выросли. И посерел он как-то за эти девять лет, будто поседел. Стены сложены
из кедровых бревен, но они стоят стоймя, а не лежат одно на другом: стоячие