"Маргарет Этвуд. Постижение" - читать интересную книгу автора


тридцать пять одинаковых надписей на отдельных страничках, они были все
вывешены у нас по верху классной доски, и под каждой надписью приклеен
разглаженный утюгом сквозь вощеную бумагу яркий кленовый лист.
Набрасываю силуэт принцессы, самой обыкновенной принцессы; модная
бестелесная фигурка, инфантильная мордочка, я таких уже рисовала для
"Любимых сказок". Раньше меня раздражало, что в сказках не говорится про них
самого существенного, например, чем они питались и были ли у них в башнях и
темницах уборные, создается впечатление, будто их тела состояли из одного
воздуха. Я в Питера Пэна не могла поверить не потому, что он умел летать, а
потому, что вблизи его подземного убежища мне недоставало отхожего местечка.
Моя принцесса запрокидывает голову: засмотрелась на птицу, которая
вылетает из огненного гнезда, - крылья распростерты, похоже на
геральдического орла или на эмблему общества страхования от пожаров: "Сказка
о Золотом Фениксе". Птице Фениксу полагается быть желтой, пламя тоже
приходится делать желтым, они заботятся о сокращении производственных
расходов, поэтому нельзя употреблять красный цвет; а это лишает меня также
оранжевого и фиолетового. Я просила красный вместо желтого, но мистер
Персиваль сказал, что нужны "тона попрохладнее".
Останавливаюсь и смотрю, что получилось; у принцессы вид скорее
обалдевший, чем изумленный. Комкаю ее и принимаюсь за новый лист, но теперь
она получилась косая на оба глаза, и одна грудь у нее больше другой. Мои
пальцы потеряли гибкость, я думаю, у меня артрит.
Проглядываю текст еще раз, ищу подходящий эпизод, но никаких замыслов
не возникает. Что-то мне не верится, чтобы кто-нибудь в здешних местах, хотя
бы даже старые бабушки, был знаком с этими сказками: принцессы, источники
вечной юности, замки семи чудес - все это сюда как-то не подходит, тут
другая земля, Конечно, о чем-то должны были рассказывать люди по вечерам,
сидя вокруг печки, - наверно, о собаках-оборотнях, и о злых деревьях, и о
колдовских чарах соперников-кандидатов на выборах, чьи соломенные чучела они
предавали огню.
Только, честно говоря, я не знаю, о чем думали и разговаривали жители
нашей деревни, слишком я была от них отрезана. Старшие иногда крестились при
виде нас - возможно, потому, что мама обычно носила брюки; но нам никаких
объяснений не давалось. Правда, во время визитов к Полю и мадам мы играли с
их серьезными, настороженными детьми, но эти игры были кратки и бессловесны.
Мы не имели понятия о том, что происходит в их церквушке на холме, за
дверями которой деревенские скрывались друг за другом по воскресеньям, наши
родители не позволяли нам подняться украдкой и заглянуть в окно, получалось,
что там нечто запретное и притягательное, Когда брат стал зимой ходить в
школу, он рассказал мне, что у них это называется "обедня" и что они там
обедают; мне представлялось нечто вроде дня рождения, с мороженым, - по моим
тогдашним понятиям, люди собирались и вместе ели только в дни рождения, -
но, по словам брата, там ели только крекеры,
Когда я пошла учиться, я очень просилась в воскресную школу, как все:
мне хотелось узнать, что там, и хотелось не выделяться, Отец отнесся к моей
просьбе неодобрительно, словно я прошусь в игорный дом; сам он освободился,
как он говорил, от пут христианства и желал оградить нас от его уродующего
воздействия. Но потом, года через два, он решил, что я уже достаточно
взрослая и смогу сама разобраться, разум послужит мне защитой.