"Аль Атоми Беркем. Другой Урал" - читать интересную книгу автора

мне ж эвакуатор нужен, машина-то закрыта. Ручку догадался дернуть минут
через пять.
Дверь, распахиваясь, чмокнула уплотнителями и я плюхнулся на свое
место. Ключи в замке. Аккумулятор в порядке. Да все в порядке, только на
счетчике почти четыре левых сотни, и не пил я вчера ни с кем - не пью я, уже
года как четыре-пятый.
Летать Экое засаленное дурами словцо, даже взять-то в руки боязно. Так
и кажется, что тут же влипнешь всей пятерней в нечто сопливо-типа
трагическое-карамельное и до икоты фальшивое. Когда его слышишь, или, не
приведи Господь, встречаешь в тексте - срабатывает вбитый девичьей патокой
рефлекс - махать руками и блажить дурниной:
"На хуй, на хуй, к ебени матери!!!" Однако именно об этом пойдет речь.
Летать, господа, летать.
Я долго приставал ко всем, кого к тому времени знал, с этой дурью.
Доприставался.
Незадолго до Кыргатуя, еще снег только с дорог сошел, приезжаю я к
Гимай-абыю.
Смотрю, он не один - во дворе москвичонок Тахави стоит. Стучу в
ворота - ноль реакции, только пес подбежал. Думал, хоть он гавкнет, хозяин
услышит - не, нифига, радуется, дурачок молодой, пытается через щель
лизнуть. Пришлось дудеть, и не раз - аж соседи повылазили. Наконец,
услышали - или решили, что хватит малайку на дворе мариновать, у них никогда
не знаешь точно. Оказывается, овцу лечили.
День субботний, однако меня без всяких бань и прочих нежностей сразу же
направляют за тридцать верст, практически обратно, в Аллаки. Поезжай, мол,
найдешь (объяснили как) дом Зиннура, у которого той осенью сын в армию
пошел, и доложишь - типа, так, мол, и так; я бишенче, послал меня тот-то, с
целью полетать. И ведь не смеется, гад, не улыбается даже. Я не стал
переспрашивать - "так, мол, и объявить - полетать?"; че-то мне вожжа под
хвост попала, с резкостью такой думаю про себя - а так и объявлю. Хули нам.
Вот я буду печалиться, что про меня Зиннур из Аллак подумает. Может, он мне
заправленную сушку из коровника выкатит без лишних базаров. Выкатит - сяду,
спрошу, где газ-где тормоз и полечу, не выкатит - развернусь да уеду; че
мне, обясняться, что ли там?
Сами сказали. Спросил только - к чаю взять че-нибудь? Оба заржали - не
надо, мол, не чай пить едешь.
Но я все равно до шашлычников на Тюбуке проскочил, набрал всякой
хрени - кекс там, заварка нарядная, всякого эндакого, без чего (в моем
случае) в гости по местным понятиям идти неудобно. Оказалось, и впрямь -
зря.
Подъехал, подудел, выхожу. Только за калитку взялся - открывается.
Встречает меня паренек лет шестнадцати, вежливый такой: пройдете, абый?
Присядьте, сейчас отца позову. А у меня еще как резкость настала, так и не
проходит; странно, обычно так долго мимолетное настроение не задерживается.
Нет, говорю, в машине посижу. Сел, и пытаюсь понять, че это за резкота
накатила. Припомнил, как с азербайджанцем на трассе, когда чай покупал,
обошелся нехорошо - ну, не то, чтоб совсем нехорошо, однако неприятно
вспоминать. Не, думаю, что-то не так, я обычно с людьми вежлив, и не то что
первым, а и в ответку не всегда дергаюсь. Это меня опять старик в трубу
загнал. (Я так называю для себя те моменты, когда события катятся по жестко