"Мигель Анхель Астуриас. Синьор президент" - читать интересную книгу автора

И хохотал, хохотал, приплясывал, засунув руки в карманы куртки, а когда
сквозь хохот прорывался стон и веселье оборачивалось мукой, - перегибался
пополам, держась за штаны. Вдруг затих. Смех застыл у него во рту, как гипс,
который кладут дантисты, чтобы снять мерку. Он увидел Пелеле. Загрохотали
шаги по ступеням. Старые стены умножали звук на два, на восемь, на
двенадцать. Дурачок стонал, тихонько и упорно, как раненый пес. Крик
разорвал тишину. Пелеле увидел человека с револьвером. Васкес схватил его за
сломанную ногу и поволок по ступеням в сторону Дворца архиепископа.
Родас смотрел на них не двигаясь, тяжело дыша, весь в холодном поту. От
первого выстрела Пелеле покатился по каменным ступеням. Турки в страхе
притаились. Второй выстрел докончил дело. И никто ничего не видел; только в
одном из окон архиепископского дворца глаза святого помогали умереть
несчастному, и пока тело Пелеле катилось по ступеням, рука с аметистовым
перстнем отпустила ему грехи, открывая путь в царствие небесное.

VIII. Балаган у портала Господня

На звуки выстрелов и на стоны Пелеле, на торопливый топот Васкеса и его
друга сбегались улицы в лохмотьях лунного света, не зная толком, что же
произошло; а деревья на площади горестно хрустели пальцами - как передашь по
воздуху, по телеграфу о том, что случилось! Улицы заглядывали за угол,
спрашивали, где же это было, и, окончательно сбитые с толку, разбегались -
одни к центру, другие к предместьям. Нет, не в Еврейском переулке,
извилистом и кривом, словно его проложил пьяный! И не в переулке Бродячих
Псов, прославленном подвигами кадетов, вонзавших шпаги в подлых жандармов,
воскрешая тем самым времена мушкетеров. Не в переулке Короля; и не в
переулке Святой Тересы. крутом и угрюмом. Не в Кроличьем, не в Гаванском, не
у Пяти Дорог, не на улице Призраков...
Это случилось на Главной Площади, там, где пищит-попискивает вода в
общественных уборных, где звенят-позвякивают саблями часовые, где медленно
вращается-поворачивается ночь на холодном небесном своде, а с нею собор и
само небо.
Ветер тоже ранен, слабо бьется жилка у его виска, ему не под силу
сорвать листья - навязчивые мысли - с растрепанных голов деревьев.
Вдруг неподалеку от Портала Господня открылась дверь, и робко, словно
мышка, выглянул хозяин балагана. Жена толкала его на улицу с любопытством
пятидесятилетней девочки. Что там? Почему стреляли? Мужу казалось не совсем
пристойным высовываться из дверей в нижнем белье ради прихотей жены.
Обязательно ей надо знать, видите ли, не турка ли там пристрелили! Чтобы он
вытянул шею, она вонзила ему в бока десять острых, как шпоры, ногтей - ну,
это уж совсем грубо!
- Ой, господи, мне ж не видно! Как же я скажу? Ну чего
ты от меня хочешь?
- Как, как? У турков, говоришь?
- Я говорю, ничего не видно! И что ты от меня хочешь...
- Не бормочи ты, ради Христа!
Когда он вынимал искусственную челюсть, то говорил совсем неразборчиво.
- Постой, вижу, вижу!
- Ничего не разберу, что ты бормочешь! - И тоном мученицы: - Слышишь? Я
не по-ни-ма-ю!