"Мигель Анхель Астуриас. Синьор президент" - читать интересную книгу автора

Мчится бесконечность. Мчится она, Камила. Все, что было в ней
неподвижно, - мчится куда-то. Слова восторга бились на ее губах, когда она в
первый раз увидела море. Но на теткины вопросы: "Ну, как? Как?" - она
безразлично бросила: "Я уже видела, на картинках!"
Ветер рвал у нее из рук широкополую розовую шляпу. Эта шляпа была как
обруч. Как огромная круглая птица.
Разинув рот, вытаращив глаза, кузены удивлялись. Прибой заглушал
восклицания теток: "Ах, прелесть!... Какой простор!... Какая мощь!... Ах,
взгляни... закат!... А в поезде ничего не забыли? Что-то мало чемоданов!
Надо пересчитать!"
Дяди, нагруженные чемоданами с летними платьями (жеваными, как изюм,
одеяниями курортников), увешанные связками бананов (тетки хватали на
станциях, очень уж дешево!), навьюченные узлами и корзинками, двинулись
гуськом к отелю.
- Я думаю о том, что ты сказала, - неожиданно произнес самый сносный из
кузенов. (Смуглое лицо Камилы сразу порозовело.) - Но я понял твои слова
немножко иначе. По-моему, тут вот что: море - вроде движущихся картин,
только оно больше.
Камила слышала про движущиеся картины, их показывали за углом от
Портала Господня, у Ста Ворот - но никак не могла понять, в чем там дело.
Теперь будет легко - надо просто прищуриться и смотреть на море. Все мчится.
Картины меняются, кружатся, дробятся, складываются в новые, мгновенные
видения - не жидкое, не твердое, не газообразное, а четвертое состояние,
морское. Светящееся состоящее. Оно - в кинематографе и в море.
Придерживая туфли пальцами ног, Камила смотрела и не могла
насмотреться. Сперва ее глаза опустели, чтобы вместить огромность моря, но
теперь они полны до краев. Волны хлынули в ее глаза.
Она пошла с кузеном поближе к волнам - трудно идти по песку. Тихни
океан оказался не очень галантным, он швырнул ей сверкающую перчатку,
светлая вода окатила ноги. Она едва успела отскочить. Океан унес добычу,
розовая шляпа крохотной точкой закачалась на волнах. Камила прикрикнула на
него, как обиженная девочка, которая грозится пожаловаться папе. Там, где
садилось солнце, нежно-оранжевый оттенок неба подчеркивал холодную, зеленую
темноту воды.
Почему она целовала руки самой себе, вдыхая соленый запах прогретого
солнцем тела? Почему целовала фрукты, которые ей не разрешали есть,
подносила к губам, нюхала? "Молодым девицам нельзя есть кислое, -
проповедовали тетки, - водить с мокрыми ногами, а также - прыгать и
скакать". Камила целовала раньше папу и няню и никогда не нюхала. Сдерживая
дыхание, она целовала искривленные, как корень, ноги распятия. Оказывается,
если не нюхать, от поцелуя никакого толку. Целуя соленую кожу, смуглую как
песок, и ананасы, н айву, она узнала, как впитывать запах жадными,
дрожащими, широко открытыми ноздрями. И все-таки она не знала, нюхает или
кусает, когда на прощание ее поцеловал кузен, тот самый, что видел
движущиеся картины и умел насвистывать аргентинское танго.
Когда вернулись в город, Камила пристала к няне - пойдем и пойдем в
кинематограф! Это за углом от Портала Господня, у Ста Ворот. Пошли тайком от
папы, в ужасе ломая пальцы и бормоча молитву. Они чуть не вернулись домой,
увидев большой зал, полный народу. Заняли места поближе к белой простыне, по
которой солнечным лучом пробегал свет. Пробовали аппараты и линзы,