"Александр Астраханцев. Женщина на проселочной дороге" - читать интересную книгу автора

мусульманка, что ли?.. Потом вдруг, забывшись, удивленная какой-то моей
фразой, повернулась ко мне - скорее всего поймать по взгляду, не
насмехаюсь ли я - и я буквально запнулся об ее глаза непонятно какого,
кажется, необычайно синего цвета в пушистых ресницах . Глаза, в которых
сразу увязаешь. Это их-то она и прячет?.. То был не кокетливый, не
обжигающий, не настырный взгляд женщины, знающей себе цену и привыкшей
обольщать и покорять, а спокойный какой-то, даже терпеливый: ладно, мол,
смотри, раз уж так получилось...
От резкого поворота головы волосы ее разлетелись, и я обратил внимание
на то, что ее лицо испещрено мелкими шрамами ; беглого взгляда хватило
отметить их на скуле, на губе, в углу рта, шрамом была изломана бровь, -
будто кто-то специально нанес их так, чтоб они бросались в глаза. Вот оно
что! Сразу стала понятна ее маленькая хитрость - кутать лицо волосами .
Она, конечно же, поймала мой взгляд и больше уже свою ущербную красоту
не прятала.
Я, отвечая на пожелание Юрия Андреевича непременно познакомиться с ее
стихами, предложил ей прислать их, вырвал лист из записной книжки, написал
и свой адрес, и адрес организации и заверил ее, что стихи ее будут
доброжелательнейше прочитаны, поскольку за них ходатайствует "сам Юрий
Андреевич" (так звали агронома).
Вот и все. Мы едва успели обменяться дюжиной фраз, а газик уже
затормозил: мы стояли посреди улицы. Елена торопливо поблагодарила нас,
распахнула дверцу, выпрыгнула, быстренько надела босоножки, подхватила
веши и пошла к ближайшему дому. Я смотрел ей вслед: оглянется, нет? Не
оглянулась. А в душу вкрадывалась печаль. Было ощущение, будто посреди
солнечного летнего дня уходит лето, меркнет солнце; будто что-то большое,
значительное прошло мимо, оставляя пустоту.
Оставалось успокоить себя, заполняя пустоту рассуждениями: красота -
что это, и откуда она берется, причем - как-то всегда неожиданно,
врасплох, и зачем сгущается в природе и среди людей до опасных
концентраций - настолько, что заставляет радоваться, печалиться, страдать?
Не есть ли она всего лишь моя собственная тоска по несбывшемуся или
утраченному, и я наделяю ею первую встречную женщину, цветок, закат?..
Нет, все было не то! А печаль оставалась...
Потом мы заехали в правление местного совхоза; Юрий Андреевич зашел
туда ненадолго, а когда поехали дальше, я спросил у него: почему у их
поэтессы такое... - я не нашел более мягкого эквивалента слову
"изуродованное" - лицо?
- О, это целая история! - оживился он, отвлекаясь от своих мыслей. - И
тянулась она много лет, на глазах у всего села, - продолжал он охотно. - Я
ж хорошо знаю эту Ленку - моя дочь в одном классе с ней училась, вместе
школу кончали. С ними учился один оболтус...
- Да уж, непременно оболтус! - влез в рассказ шофер. - Все у вас - одни
оболтусы!
- А кто он, по-твоему? - вскинулся на него агроном. - Оболтус - у меня
и слова другого нет!
- Человек как человек, - угрюмо пробормотал шофер.
- Хм, "человек"! - усмехнулся недоверчиво Юрий Андреевич. - До человека
еще дорасти надо. .. В общем, Олег его звали. А надо сказать, статный был
парень, девичья погибель, и у Ленки с ним закрутился роман. Чуть ли не с