"Виктор Астафьев. Связистка" - читать интересную книгу автора

* * *

В санбате Федя Скворцов пробыл недолго и в каком-то отдалении от себя,
как бы в полусне. Перед эвакуацией в тыл вдруг попросил сестричку, что
ставила ему уколы и давала порошки, нельзя ли узнать что-нибудь про Вику,
Викторию Синицыну.
- Ой, тут такой поток раненых был, такой поток. А она кто тебе?
- Напарница по телефону.
Сестричка была сообразительна, просмотрела журнал с регистрацией
умерших в санбате и похороненных поблизости.
- Средь умерших Синицына не числится, а к эвакуации назначенных такие
списки, такие бумажные дебри, что в них не вдруг и разберешься, но я
постараюсь. Как ночное дежурство выпадет, так разузнаю.
Но поток раненых - поток! - слово-то какое жуткое, никто его и не
осознает до конца - не прекращался. Санбат работал с большим напряжением и
перегрузом. Мест не хватало. Связиста Скворцова метнули в ближайший
госпиталек, тоже переполненный. Там ему сделали рассечение на ноге,
обиходили, прибрали, костыль дали, чтобы сестрам его не таскать на носилках.
К этому времени Федя совсем очнулся, вышел из какого-то вялого, полусонного
состояния. Но, как погрузили в поезд, он под стук колес, качаемый будто в
люльке, снова начал спать беспробудно. Нога "отходила", и весь он отходил и
начал слышать боль не в чужом как будто теле, но в своем, родимом, ему
велели поменьше шевелиться, ходить в туалет только по большой нужде, но
скоро он ни по какой нужде не мог слезть с полки, шибко его, как и всех
парней, угнетало, что девушки, сплошь ладные и красивые, вынуждены убирать
из-под него. Будучи человеком стеснительным, он старался все свои неуклюжие
дела справлять ночью.
А ехали долго, в настоящую заснеженную зиму въезжали, в глубь России
двигались. Дорогой раненых распределяли по госпиталям, понемногу
разгружались, и, когда подъехали к Уралу, Федя Скворцов набрался смелости на
обходе, попросив врача:
- Меня, если можно, выгрузили бы на Урале, если, конечно, можно.
- А где именно на Урале-то?
- Хорошо бы в Перми, я оттудова родом, и все наши там живут: отец,
мать, сестры.
Но с Пермью ничего не вышло, Федю на носилках перенесли в другой поезд,
и оказался он в Соликамске, аж на севере области, зато на родном Урале, где
и воздух, и виды природы, и даже дымящие трубы были привычны, целительно
действовали на человека.
Приезжала в Соликамск мать, плохо одетая, с чернью металла, впившегося
в руки, привезла скудные гостинцы.
Его оперировали, и не раз, но, видимо, дело не шло на поправку, и
отвезли его все-таки в Пермь, большой город, где профессор в позолоченных
очках осматривал Федю, больно давил беспощадной рукой раненую ногу и
назначил его на операцию.
Уж тополя городские в лист пошли и под застрехой госпиталя суетились и
щебетали ласточки-белобрюшки, творя потомство, когда профессор, Матвеев по
фамилии, откровенно сказал раненому Скворцову:
- Все возможное мы сделали. Комиссуем тебя домой и на нашей