"Виктор Астафьев. Зрячий посох" - читать интересную книгу автора

можно прийти с радостью и бедой, и ничего не говорить о них, но выздороветь
душою...
Я никак не привыкну к потере. Друг истинный и дружба истинная не
умирают. И только сожалею я о том, что узнал Александра Николаевича
поздновато и мало виделся с ним оттого, что казалось, еще много встреч
будет, много разговоров, много радостных дней доброго общения.
Когда встречаешь и любишь такого человека, как Александр Николаевич,
мыслей о смерти не бывает, она, если и пришла бы, то показалась бы чудовищно
несправедливой, неестественной.
Смерть всегда застает сердечную дружбу и любовь врасплох, и оттого
потрясает она на долгие годы. И оттого невозможно привыкнуть к ней и
смириться с нею.
Я ответил на первое письмо Александра Николаевича и поделился замыслом
повести "Кража", высказал свои опасения по поводу ожидающихся в работе
трудностей.
Уважаемый Виктор Петрович!
(За отчество не ручаюсь - книжка Ваша в Москве, а пишу из Тарусы,
простите, если запамятовал.) Дело, которое Вы задумали - дело большое и
трудное, но и достойное литературы. Пожалуй, именно на детях можно показать
весь ужас былого, ужас неосознанный, казни и муки душевные, не только
выдаваемые, а принимаемые за благодеяние. И у Вас наверняка получится. Вы
добры к людям, как бывает добр человек, сам узнавший, почем фунт лиха. Когда
и как Вы это узнали - не знаю, но в книжках Ваших это чувствуется. А посему
желаю, чтобы Вам хорошо работалось. Да и поздравляю, кстати, с прошедшим
праздником.
Письмо Ваше тоже дожидалось меня, но, правда, не так долго, я был в
Молдавии, поездил по воинским частям, по местам для меня памятным, там я
служил на границе рядовым в 1940 году и, как пишется в анкетах, участвовал в
освободительном походе в Бессарабию. И доселе сохранились у меня там
знакомства с несколькими бессарабскими когда-то подпольщиками-комсомольцами,
которым именно потому, что они были подпольщиками, пришлось довольно туго и
с превеликим напряжением зарабатывать право на партийность, но все же они
выдюжили и сейчас стали: один - литератором, два - профессорами, а один-таки
главным архитектором республики. Чудесные, право, были ребята бендерские
комсомольцы.
И так странно все, и сколько же этих памятных мест у человека! Вот Вы
пишете о Березняках. А ведь я там был весной 1931 года и летом, и помню
только лес, башни еще не достроенные, пыльное Усолье с присадистыми домами
на другом берегу да какое-то пустое помещение с деревянными верстаками и
прилаженными тисками, где я и такие же, как я, выпускники ЦИТа, слесаря
второго разряда, выпиливали явно никому не нужные "маяки", ибо ничего
другого и делать не умели, да и прислали нас слишком рано, цеха еще не
построены. Месяца через два я позорно сбежал, так и не подшебровав свое
единственное изделие. А теперь страсть как хочется побывать и в этих
памятных местах.
На совещании молодых Вы, несомненно, будете и, представьте себе, отнюдь
не самым пожилым. Приглядываясь к составу совещания, я пришел к выводу, что
наше литначальство страшно не хочет стареть, а потому всех, кому не стукнуло
полвека, склонно считать литмладенцами. Ну да бог с ними, начальство
начальством, а литература литературой. Главное же, что в Москву можно лишний