"Виктор Астафьев. Обертон" - читать интересную книгу автора

же погода располагала, уходили в сад, сгоняли с поляны коров, очищали от
лепех траву и, разлегшись на вновь зазеленевшей от рос и дождей муравке
вперемежку с девками, орезвевшими духом и налившимися телом, невинно с ними
заигрывали: то теребнут, как в школе бывало, за вихор, то шлепнут по мягкому
месту, то поздним желтым цветком проведут по смеженным глазам. Иные парни
уже похозяйски, открыто нежились, положив голову в ласковые женские колени.
Словом, блаженствовали отвоевавшиеся, много перестрадавшие бойцы, достигнув
долгожданного берега. И осень, как по заказу добрая, теплом и лаской реяла
над людьми, и поздние яблоки, но чаще груши со стуком падали-катились вниз,
сшибая с древа последние листья.
Толя-якут, не знавший, как еще выразить товарищам, и прежде всего
подругам, чувства любви и дружбы, собирал фрукты по саду в кем-то забытую
корзину, высыпал их к ногам своей напарницы Стеши. Стесняясь такого, явно
первобытного, внимания, объятая чувством коллективизма, царящего в почтовой
части, Стеша взывала: "Девчонки! Ребята! Берите яблоки, берите груши! Тут
так много! Берите!.."
К этой-то публике, блаженствующей на полянке, похлопывая по ладони
красным блокнотом, на котором значилось слово "Агитатор", и приближался
лейтенант Кукин с намерением пусть не сразу, не вдруг идейно просветить ее,
внушить важность передовой социалистической идеологии и значение текущего
момента.
В ту пору, когда Виталя Кукин не был еще лейтенантом и агитатором,
ослепленный ярким светом бурной действительности, в которую он в судорогах и
материнских стонах сподобился явиться, казенного спирту хватившие больничные
повитухи-акушерки правили мокрому младенцу головку и вместо того, чтобы
лепить ее с боков, хряснули бесчувственной ладонью по темечку и сплющили
головку, а вместе с нею сплющилось и все остальное: лоб заузился, переносица
расползлась, нос поширел и вознесся вверх, рот сделался до ушей, - все
сместилось на лице младенца, лишь на подбородок не повлияло. Виталя Кукин
боролся с изъянами своего лица посредством усов и бороды, старался придать
облику своему мужественное выражение, полагал, что усы и бороды затем и
носили русские офицеры - чтоб выглядеть внушительно.
Помкомвзвода Артюха Колотушкин по мере приближения агитатора замечал,
как лейтенант робеет, с опаской ступает на поляну. Подпустив его на
определенную дистанцию, командир Артюха Колотушкин вскакивал с земли и,
придавая первачом сожженному голосу полководческую зычность, командовал так
фомко, что ввергал пропагандиста в испуг:
- Вста-ать! Хир-р-рна-а-а! - Прикладывая руку к пилотке, побеждая
хромоту, Артюха следовал навстречу военному пропагандисту. - Ты-ыщщ
лейтенант! военно-почтовое соединение эс-эс-сака, нумер сорок четыре дроб
шашнадцать, для проведения политчаса собрано!
- Вольно! - кивал головой лейтенант Кукин. - Разрешаю сесть.
Церемония, эта военная очень нравилась Витале Кукину. Особое
удовлетворение он получал от слова "соединение" - неизвестно почему и отчего
возникшего в вечно хмельной голове Артюхи Колотушкина. Агитатор воспринимал
его значительность, указующую на мощь ему вверенной военной силы в
патетическом, так сказать, смысле, столь свойственном Советской Армии, где
громкое слово имело силу решающую.
Отец Витали, Фома Савельевич Кукин, работал начальником железнодорожной
станции. Мать на той же станции ведала кадрами. Шишки оба. Сына они