"Виктор Астафьев. Медведи идут следом" - читать интересную книгу автора

смерть, жестокость и вообще какая-либо напасть.
Не один, не два человека - сотни людей, обманутые чарами здешней
красоты, блуждали в низко павших, беспросветных облаках, погибая медленно и
мучительно от пронзающей душу и кости сырой стыни, средь цветущих лугов, до
конца веруя: при такой красоте не может быть места смерти.
Меж тем всего лишь в полверсте от нашего стана, где вечером были шум,
крики, песни и пальба, в размешанном снегу, буром от крови, лежал задранный
теленок, точнее, передняя его часть. Из мятого, спруженного и опятнанного
снега торчала перекушенная лопатка - почему-то запомнилась прежде всего она,
выдранная с мясом, раскрошенная в щепу, потом уж заметил я разорванные
внутренности с вытряхнутой из них свежей поедью: бычок, тот самый, что
повредил в пути ногу и был уже цапан медведем, отощал в дороге, нахватался
мокрой травы, его сморило, и он прилег возле кустов.
Медведю за всю дорогу на высокий Кваркуш мясного не обломилось. Он
заголял травяной дерн, крушил валежины, пни, выедая молочные корешки травы,
жуков, червей, мышек, пожирая муравейники вместе с сором. Но что за пища
этакой зверине - букашки да муравьи! Он шел с терпеливой верой и надеждой на
добычу, основательную, горячую.
И дождался своего часа. Прыгнув из-за куста, медведь убил бычка разом,
без возни. Дыры от когтей кровенели выше губ бычка, на войлочно-сером храпе.
Второй лапой зверь вцепился в загривок бычка. Осязаемо слышалось, как
хрустнула лучиной шея бычка, небось не успел, бедняга, ни испугаться, ни
замычать.
Зверь был голоден и от голода бесстрашен. Он не уволок тушу телка в
кусты, тут же, где убил его, единым дыхом сожрал половину и только после уж
попробовал тащить оставшуюся часть добычи. Проволок половину туши метров
полтораста, соря по снегу ошметья стылой крови, алые телячьи косточки,
растягивая веревками зацепившиеся за коренья кишки, и, выдохнувшись, оставил
мясо, едва прикопав его мохом и грязью, выдранными из-под снега, отяжелел от
жратвы косолапый, залег где-то поблизости, сторожа свою добычу. Зверь
сильный, наглый, но беспечный - такому здесь не прожить.
К полудню, вызванные Устином, прибыли в наш стан оленеводы-вогулы с
двумя собаками. Старший, давно не стриженный вогул Матвей, сходил к месту
происшествия и, вернувшись, попросил чаю. Чай и каша были мигом разогреты.
Вогулы пили чай кружку за кружкой, хрумкали сахар, утирали пот рукавами
рубах, расспрашивали про жизнь "там", у нас, про медведя и не поминали.
Ребят сжигало нетерпение, но они не смели надоедать вогулам, пробовали
задобрить их собак, бросили по кубику сахара.
- Нейзя! - остановили ребят вогулы. - Собак баловать нейзя.
Собаки и не брали сахар, гладить себя тоже не позволяли. Похрапывая,
они приоткрывали губы над частоколом зубов, как только к ним протягивали
руку.
Опорожнив полведра чаю со свежей заваркой, вогулы покурили городских
сигареток, поплевали под ноги, поглядывая за окошко. Раз-другой мелькнуло
солнце в разводах поднявшихся облаков и вдруг умыто, празднично засветилось
над избушкой. Облака, всосав в себя пар из ущелий, лесов и стлаников,
катились круглыми снежными бабами под гору, к подножию хребта, к жилым
местам, чтоб налить соком травы, леса, поля. Все таяло, все плыло вокруг, и
снова пространственно-синенькое небо, обласканное помолодевшим солнцем,
светилось над нами.