"Виктор Астафьев. Медведи идут следом" - читать интересную книгу автора

момент, чтоб наброситься на скот, - не воскрес же тот, которого мы сварили и
съели, шкура его висит в предбаннике, синея тремя пулевыми дырами, лапа,
привязанная за слегу, болтается на ветру, показывая почти человеческую
стопу, только очень уж грязную и бескостно- пухлую.
Устин, кончив хлебать, поднял костлявый кулак к черному потолку и
поклялся:
- Я не я буду, если этого мохнорылого не угроблю сам! - И принялся
заряжать пули.
Очень уж легко и просто свалили зверя вогулы, пастуху казалось, что и
он тоже маху не даст...
На ночь пастух Устин отправился караулить медведя к тому месту, где
остались еще от задранного бычка кости и потроха.
Снег сошел. Поляны цвели все гуще и ярче. Золотые купавки, было сникшие
и повернутые головками в одну сторону, выпрямились, сияли, круглились на
стеблях. Птицы налетело густо. В камнях керкали куропаны; над избушкой
тянули вальдшнепы; жужжали крыльями бекасы; всюду пиликали кулики; в
междузорь еще токовали глухари; по болотам гукали выпи и крякали утки.
Устин совсем печальным и нервным сделался: зверь бродил вокруг
дохлятины, кряхтел, ухал, один раз даже будто бы запустил гнилым пнем в
Устина, но под выстрел не шел.
- Ребята, попасите за меня! - всхлипнул посинелый, мокрый, еще тощее
сделавшийся Устин и замертво свалился на нары.
Ребятишкам нравилось гарцевать на лошадях, скакать вперегонки - скот,
пригнанный на горные пастбища, быстро нагуливал тело, сбрасывал усталость,
наливался силой. Гнуса еще никакого не было, и скотина чувствовала себя как
на курорте, может, еще лучше.
Устин проснулся через час, уставился ввалившимися глазами в грязное
окно и, царапая под рубахой ногтями, сказал, что сна ему нет и не будет,
пока он "не встренется с им", и зачем-то спросил у нас бритву, тут же стал
править ее на ремне, возле окна, а наша шумная орда гоношилась возле огня,
варила кашу с мясом, кипятила чай со смородинником.
Ребятишки, да и все мы, хорошо уже отдохнули после трудного похода,
отъелись мясом и налаживались в обратный путь. Пастушата, оставив стадо на
краю поляны, пустили коней и тоже явились к костру, дурели возле него,
возились. Взрослые, как водится, их поругивали. Они, как водится, не
обращали внимания на взрослых - это почему-то раздражительно действовало на
Устина.
- Опрокиньте котел, опрокиньте!.. - выскочив на крыльцо, заругался он
на ребят и хотел добавить: "Я вот вас вицей, окаянных!", да не успел: вдали
раздался топот, земля задрожала, и мы увидели мчащихся коней с
разметавшимися гривами, задранными хвостами. Седло упало под брюхо одного
мерина, стремена бренчали, щелкали о каменья подковы, поддавая еще больше
страху и без того обезумевшим лошадям.
- Ба-а-атюшки мои! - схватился за голову Устин. - Прячьтесь!
Прячьтесь! - панически взвизгнул он и сам юркнул в избу.
Кони пастухов с растворенными, оскаленными ртами и вытаращенными
глазами промчались мимо нас, брызнули копытами по речке и скрылись. Следом
летели наши, подбитые в пути, вьючные коняги. Фыркая, пришлепывая губами,
перла, не отставая от них, кобыла Денисиха, о которой решался вопрос:
оставлять ее тут до осени или брать с собой - так она ослабела за дорогу.