"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

Бессонными ночами, прижимая к себе теплого внука, Одарка слышала, как
крупными слезами плакала под окном черешня, и казалось ей -- кровяные эти
слезы жгли землю.

Много этих слез. Много. Но если прибавить к ним и Одаркины, все равно
не хватит оплакивать сына и мужа, убитых на войне, дочь, умершую в больнице
от тифа, брата, зарубанного петлюровцами, невестку, племянника и еще, и
еще...

На черешне появилась трещина, и стала видна ее потемневшая сердцевина.
Дерево кончило рост, кряжисто уперлось в землю, будто боялось упасть и
раздавить вросшую по самые окна старую хату, в которой никто и ни разу не
взял даже единой ягодки с широких, на диво плодовитых ветвей ее.

И теперь уже никто не возьмет, думала Одарка, потому что срок вяжется к
сроку, смерть к смерти. И когда кому минет восемь посмертных лет, она уже не
помнила. Все перепуталось в ее памяти. Она чувствовала только одно: жизнь ее
-- сплошное заклятье.

Одарка была уже совсем старая и немощная, когда гром орудий снова
ударил по земле, снова докатился до села и снова родину ее, заплаканную и
зацелованную прощальными поцелуями, начали топтать сапогами
чужеземцы-фашисты. Осталась старушка вовсе одна, потому что внук ее, Петро,
прибежал как-то домой, тиснул на прощанье так, что захрустели кости бабушки,
и, прокричав что-то в тугое ухо ее, махнул рукою в ту сторону, откуда вечной
тучей приходят войны.

Бабушка целыми днями сидела на завалинке под расколовшейся черешней. У
черешни уже высох один ствол, тот, что обнимал и хранил дом. Второй ствол
все еще с безнадежной настойчивостью устремлялся в небо. Бабушка Одарка
ждала внука и медленно, незаметно впадала в дремучую дремоту. И не слышала
она уже ни шороха листьев над головой, ни птичьего перезвона -- мир потухал
и отдалялся от нее со всей своей суетой. Лишь грохот войны еще слышала она и
вздрагивала от этого грохота. И думалось ей: из-под корней этой косолапой
черешни, которую она когда-то и зачем-то посадила, идет он, из самого нутра
земли, из черного чрева ее.

Однажды бабушку Одарку тронули за плечо. Она нехотя открыла глаза и
долго рассматривала человека, стоящего перед нею, закопченного, потного,
усатого.

Он о чем-то просил бабушку Одарку, показывая на черешню. Она
внимательно смотрела на его беззвучно шевелящиеся губы, и ей казалось, что
он повторяет одно и то же: "Петро. Петро. Петро".

Дэ мои диты? Дэ мой Петро? -- спросила она, и почудилось ей, что это он
и есть, Петро ее, до неузнаваемости изношенный войною, бедами, усталостью.
Она обхватила его и стала целовать сухими губами в русую, запыленную голову.
Потом показала на черешню: -- Сруби ее, сруби! Горе наше сруби!..