"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

них, на своем месте, чуть повыше доменных печей, светит и светит новая
звезда.

А раньше, если человек терялся в тайге или не являлся домой к ночи, в
этом старом уральском городе звонили в церковный колокол.
Тоска по вальсу

Из районного дома инвалидов провожали упокоенного. Это совершалось
здесь часто, почти каждый день, и было, можно сказать, делом привычным и
будничным. Буднична и привычна была и среда, и обстановка: казенный, не
очень гладко струганный гроб, казенная пирамидка из четырех досочек, чуть
почище, чем гроб, струганных и сбитых вместо гвоздями, наверху крестик или
звездочка -- в зависимости от желания покойного, если он успевал сказать
"последнюю волю". А кто не успевал, сплошь набивали звездочки.

И покойник был обыденным: в черном просторном пиджаке, давно, видать,
купленном, с подкладными еще плечами, в сереньком, с резиночкою галстуке,
завязанном еще на фабрике, в казенных брезентовых тапочках, которые шили
сами для себя инвалиды. На подушке из красного бархата, сильно потертого и
исколотого от многократного пользования, висели тусклые медали "За отвагу" и
"За победу над Германией" с пыльно обмахрившимися ленточками. Под ними
плотным рядом расположились уже послевоенные, юбилейные медали и своею
блескучей новизной, пестрядью ярких красок и ленточек глушили те, старые,
боевые медали.

Покойный был инвалид войны и жил в этом доме долго, с ноября 1949 года
-- явствовало из похоронных документов, Долго жил. Тихо. Научился здесь
столярному ремеслу и, пока мог, делал по дому что умел. И гробы тоже делал,
и пирамидки. Потом остарел и сделался так болен, что ничего работать не мог.
Последние два года жил и вовсе себе и людям в тягость -- лежал на койке,
окончательно и виновато стихнув.

В доме инвалидов имелась похоронная ячейка, составленная из самих
жильцов, еще бойких на язык и на ногу старичков и старушек. В задачу ячейки
входило заниматься снаряжением и проводами покойных, и также составлять и
говорить речи у гроба тех, кто их заслуживал, -- таких клали в обитые
красной материей домовины и выставляли для прощания в красном уголке. Но
мероприятие это вызывало столько ссор, нареканий, кривотолков и нервного
недовольства -- всем хотелось в красный гроб и в красный уголок, что
администрация невеселого пристанища в конце концов вынуждена была отказаться
от выделения рангов и заслуг покойных, и теперь всех хоронили одинаково.
Однако если кто имел чего сказать хорошее об отправляющемся в последний путь
товарище по жилищу, то мог все это сделать на крыльце дома, где ненадолго
опускали на пол домовину перед тем, как ее заколотить и поместить в кузов
грузовой машины, принадлежавшей дому и перевозившей всякий без исключения
груз.

На кладбище старики ездить не любили, особенно в осеннюю, зимнюю пору
-- холодно и далеко обратно брести. Прощались деловито, молча. Которые
инвалиды крестились, которые смахивали слезы с глаз, которые виновато