"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

почесывался, и оттого колыхались тени скал в воде и шелестел осинник по
горам. Деду было холодно в горах, и он с вершины сухой лиственницы голосом
филина просил шубу. Дед кряхтел и ворочался в лесу, укладываясь спать, и
выколачивал трубку о старый сухой пень, будто черный большой дятел стучал по
дереву.

Дед долго засыпал и успокаивался. Гасла его трубка -- и остывало небо
за горой. Дед дышал ноздрями распадков -- и на реку медленно наползали
легкие полосы тумана. Они качались над водой и оседали в тальниках Заячьего
острова.

Дед закрывал наконец-то глаза, не ворочался больше, не кряхтел -- и все
кругом переставало шевелиться, стучать, и даже листья не хлопали ладошками,
чтобы не беспокоить деда, потому что он, хотя и тихий дед, все же сумрачный,
угрюмо молчаливый, и что у него на уме -- никто не знает.

Шест железным наконечником пощелкивал о каменное дно, шумела носом
лодка, толчками подаваясь встречь быстрой воде.

Галка опускала руку за борт, слышала, как щекочет ее пальцы живая и
теплая перед ночью вода.

Кулички снимались с камней, обгоняли лодку, светясь белыми подкрылками,
и стригли голосами привычную песню, которая веселила Галку: "Тити-вити,
тити-вити, тити-вити..."

С Заячьей протоки, обросшей у берегов водяною чумой и копытником, шумно
взбив воду, поднимались утки, но не все, поднимались лишь селезни, а матери
с утятами бежали по воде врассыпную, прятались кто куда; Галка хлопала
ладонями, пугая утят и неизвестно почему радуясь, что они бегают в панике по
воде, прячутся в листьях и крепко сидят там, думая, что их никто не увидит.
Утка с вызовом и бесстрашием то подплывала к лодке, то отлетала от нее,
отвлекая таким образом опасность от детишек.

На ухвостье острова отец ненадолго останавливал лодку, и Галка
выплескивала воду, скребя по дну лодки сплющенным ведерком, а выплескав,
начинала мурлыкать песню и видела, как утка собирала утят из-под листьев и
плыла по воде чуть впереди, все еще встревоженно покрякивая. А утята строем
за нею, и строй в сумерках казался единым, и только след белесый расходился
на стороны, пошевеливая копытник. Отец клал шест под ноги, брал весло,
отталкивался от острова и начинал выгребать к верхнему бакену, держа нос
лодки наповерх. Остров отдалялся, горы, уже слитые воедино, лес, в котором
успокоился вечер-дед, -- все это оставалось за кормою. И простор реки,
холодноватый и мирный, подхватывал Галкy, нес на мягких руках, покачивая и
лаская.

Бывало-то, спашешь пашенку,
Лошадок распряге-ошь,
А сам тро-опой знакомою
В заветный сад пойде-ошь... --