"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

податливое российское сердце, и широкущее русское горло так и звало заорать,
зарыдать, ноги сами хотели запрыгать.

Между тем шли торжества в монастыре и церкви, служились молебны, ночные
бдения были, всенощные слушались, и обильное угощение в монастыре. И все это
под неумолчный гул колоколов в поднебесье. Состоялось массовое посещение
пещерки Иоанна Богослова, находящейся по соседству с монастырем, где с
короткой проповедью выступил патриарх. Тут я его и поглядел близко, будучи
емy представленным, поприветствовал его от имени россиян, поцеловал
благословившую меня, грешника, сухонькую теплую руку владыки. Старенький,
как и полагается патриарху, болезненного вида человек, несколько
стесняющийся всеобщего почтительного внимания, он совершенно преображался во
время говорения духовного слова.

Пещерка, где работал великий пророк и мыслитель Иоанн-Богослов, тесна,
но сводами высока, в сторону моря, в камне вроде бойницы пробито оконце, но
все равно от многолюдного дыхания камень отсырел, по выступам его вытянулись
следы капель. Длинные свечи, отгораживающие чуть принаряженный уголок,
начали тускнеть, и огоньки на них удушенно задергались.

Здесь, в уголке, на выступе камня лежала тоненькая книжка в малиновом
переплете, обтянутом белым шнурком, -- "Апокалипсис" -- измысленное и здесь,
в этой пещерке сотворенное бессмертное произведение...

В Патмосском монастыре хранится тринадцать тысяч древних рукописей. И
как они хранятся! Зал в глубине монастыря сух, удален, тих, в нем постоянная
невысокая температура. Книги с специально излаженных, на вид очень
неказистых шкафах. Книгами пользуются, и для каждого читающего отдельный
стол, специальная лампа, не выжигающая, а хорошо освещающая текст.

И главный хранитель -- монах -- человек тихий голосом, с древними,
печальными глазами, глядя в которые и в самом деле думаешь, что многие
знания умножают скорбь. Надо заметить, что у греков -- древнейшей нации
земли -- очень печальные глаза, и у патмосцев, и у арабов, и у фламандцев, и
у испанцев, только у американца Нила да у меня глаза светлые, вечностью не
затуманенные и печалью не обремененные.

На это я обратил пристальное внимание слушателей экологического
семинара, который проходил деловито и волнительно во время торжеств. Самое
удручающее и страшное это для нашей планеты обстоятельство, коли двум, еще
не состоявшимся по существу нациям попало в руки самое грозное оружие -- эти
два незрелых народа, как дети малые с коробком спичек, играются, занеся
спичку с огнем над головой человечества -- зажгут -- не зажгут земное
помещение?

Зажгут -- в глазах-то светло и пусто, подвигов, крови и всеобщего
царствования хочется, миром владеть и командовать не терпится, иль просто
так, жахнуть из любознательности -- поглядеть на большой огонь, погреться в
последний раз возле невиданного костра, не понимая, что наделал невзначай.