"Виктор Астафьев. Паруня" - читать интересную книгу автора

Жива! Увидела дым над нашей избой, и уж тут как тут, тащит из ямы ведро
волглых картошек и дородную пегую редьку с желтокудро проросшей во тьме
ботвой.
"Здравстуйте!" - говорит Паруня. Чуждаясь приезжих на первых порах,
присаживается у двери на лавку и выкладывает новости, постепенно привыкая к
нам и выявляя сыспотиха, не переменились ли мы и наше к ней отношение? Не
загордились ли в городской жизни?
Скоро на "дымок" привернут остальные бабенки, и Саня Белканов с молодой
женой объявится - в соседнем доме остался хозяином он, Саня. После смерти
матери - Марии Федоровны - распалась семья, рассыпалась. И Саню лишь
работа пасечника удерживала здесь. Сухонькую, тихоголосую, усмешливую мать
Сани все вспоминают тепло и ясно, как живую: никогда и никто не видел ее без
дела и никогда и никто не слышал, чтобы пожаловалась она на свою долю, а
ведь подняла без мужа своих пятерых да еще сестриных пару. Те так к ней
привязались, что мамой, чаще нянькой звали. Почти все белкановские парни
стали уже работниками "широкого профиля": едет который постарше на
"Беларуси", глядишь, рядом головенка младшего белеет - старший натаскивает
его, и, когда старший в армию отправится, младший спокойно занимает место
брата за рулем, на сенокосилке, в кузнице, на комбайне.
Лежит Мария Федоровна под еловым крестом на маленьком, в хвойном лесу
запавшем кладбище, опетая птицами. Отработала женщина за десятерых, оставила
миру трудовых детей, успокоилась, отдыхает, но с тайным душевным трепетом
думают ее товарки о последней, трогательной, всех изумившей воле, которая,
если раздуматься, была для нее естественной, и все ее поведение перед
смертью лишено было какой-либо позы и истерики, так ныне распространенных.
Она уже должна была умереть, но пришла телеграмма в больницу, что
Витька - сын сестры, ну это все равно что ее сын, возвращается из армии. И
Мария Федоровна собралась с силами, дождалась солдата, поговорила с ним
спокойно, без слез и жалоб, перекрестила на прощание и через час
преставилась, давши перед этим наказ, чтобы обрядили ее в подвенечное платье
- она лишь и последний час созналась, что там, в другом миру, надеется с
Васей, своим мужем, на войне убитым, встретиться и хочется ей нарядной быть
и молодой.
У Паруни усадьба сотворена на бабий манер - два огорода под одной
строчкой городьбы. Но вот уехала подружка ее, Дуська Копытова, на другую
сторону водохранилища, в совхоз, развалила городьбу - полым-поло вокруг. В
деревне три козьих блудливых семьи и один мужичонка - Саня Белканов, но он
с восхода до заката на пасеке. Пришлось и мне вспомнить, что был и я
когда-то мужиком, топор, пилу в руки - и в лес, помогать Паруне.
Валим с ней дерева на столбики, кряжуем их. Напарница таращится на меня
примутненным усталостью глазом: "Видать, в лесу-то рабливал?" - "С девяти
лет, Паруня, на увале дрова ширикал. Дед Илья потянет пилу, я за ней
впробеги..." - "И я тоже, и я тоже..." - квохчет Паруня и предлагает
попить кваску. Садимся на сдобно желтеющие пеньки. Птичий грай вокруг, лист
нарождается, по сырому логу, окропленному белыми брызгами доцветающих
ветрениц и синих хохлаток, тянет прохладой, освежает спину и лицо, от речки
Быковки, что рокочет внизу, доносит горьковатостью черемух, набравших цвет.
Несмотря на полдень, все еще там и сям поют соловьи, не выдохлись, не устали
петь за ночь. Густо, сварливо трещат дрозды, гоняясь друг за дружкой,
кукушка вкрадчиво, пробно кукует в глуби лесов, и всякая тварь, всякое