"Виктор Астафьев. Прокляты и убиты (Книга вторая)(про войну)" - читать интересную книгу автора

лишь один товарищ не посылал никого вместо себя умирать, Сам взошел на
крест. Не дотянуться пока до Него ни умственно, ни нравственно. Ни Бога, ни
Креста. Плыви один в темной ночи. Хочется взмолиться: "Пострадай еще раз за
нас -- грешных, Господи! Переплыви реку и вразуми неразумных! Не для того же
Ты наделил умом людей, чтобы братьям надувать братьев своих. Ум даден для
того, чтобы облегчить жизнь и путь человеческий на земле. Умный может и
должен оставаться братом слабому. Власть всегда бессердечна, всегда
предательски постыдна, всегда безнравственна, а в этой армии к тому же
командиры почти сплошь хохлы, вечные служаки, подпевалы и хамы..."

Христос воскрес! -- поют во храме,
Но грустно мне... Душа молчит.
Мир полон кровью и слезами
И этот гимн пред алтарями

Так оскорбительно звучит.
Когда б Он был меж нас и видел,
Чего достиг наш славный век,
Как брата брат возненавидел,
Как опозорен человек!..
И если б здесь, в блестящем храме,
"Христос воскрес!" -- Он услыхал,
Какими б горькими слезами
Перед толпой Он зарыдал.

Долго лежали во тьме товарищи по оружию, слушая себя и ночной лес.
Шуршит по крыше и стене падающая листва, и, словно пули, тюкают в черепицу
плоды лесных дичков, желуди. После щелчка в крышу в деревьях поднималась
возня, ночующие горлинки взлетали с испуга и снова долго шебутились,
устраиваясь на ночлег, успокаивая себя голосом, бусинками пересыпающимся в
нежном горлышке. Листья легкими тенями мелькали на сереньком стеколке окна,
и электродвижок, жужжащий в лесу, в расположении штаба корпуса, делался
слышнее -- спят птицы, кабаны чавкают за хатой, вздумаешь выйти по нужде,
потопай прежде.
-- Чьи стихи-то? -- подал голос Лахонин. -- Мережков- ского? Так его
вроде бы повесили или расстреляли?
-- Не успели. Убег за границу,
-- А не убег бы, непременно за такие стишки голову.
-- Его наши идеологи и атеисты пробуют уничтожить, называя реакционным
писателем-символистом, проповедником утонченной поповщины и мистики.
-- М-на, это ж легче, чем стишок запомнить. Я вот не помню, когда книгу
в руки брал, а ты вот...
-- Да тоже помаленьку дичаю. Мережковского я, брат, еще в академии
читал, под одеялом. Между прочим, слова эти на музыку положены, великие
певцы поют, у наших идеологов руки коротки всем рот заткнуть. Я, Пров
Федорович, часто теперь стал вспоминать Бога и божественное, да куцы мои
познания в этой области.
-- Чего же тогда обо мне говорить? Ох-хо-хо-ооо! Как обезображена,
искажена наша жизнь... -- Лахонин нащупал папиросы на столе, закурил и
вместе с дымом выдохнул: -- А гвозди вбивать в руки и ноги Христа посланы