"Виктор Астафьев. Прокляты и убиты (Книга вторая)(про войну)" - читать интересную книгу автора

Лахонин поднялся раньше Зарубина. "Пусть его!" -- расслабленно подумал
майор и снова уснул, и не слышал, когда уехал генерал.
На столе, под стаканом, по края наполненным черным вишневым вином,
белела вдвое сложенная записка: "Если сумеешь, появись до переправы, если
нет -- с Богом! Пусть нас надолго хватит. Пров".
Увидел своего генерала Зарубин уже издалека, когда тот вместе с
командующим армией и многочисленной высокочиновной свитой объявился на
берегу реки. Обычно чиновные люди на передовой появляются в пилотках,
плащ-палатках, а тут, как на параде, блестят золотом, сверкают звездами
погон, шеборшат красными лампасами -- сразу появилась в небе "рама". Чуть
погодя зазвенели в небе два "фоккера", следом за ними на горизонте
нарисовалась пятерка немецких штурмовиков. Но из-за леса шустрой стайкой
выскочило до десятка краснозвездных истребителей, завертелись они, запрыгали
кузнечиками в небе, застрочили, завыли, сбили штурмовика, и он, к радости
густо расселившегося на берегу войска, упал вместе с боезапасом и взорвался
на противоположном берегу. Остальные машины побросали бомбы куда попало и
повернули восвояси. Очистив небо над рекой, истребители, волоча за собою
радостные дымы, газовали на аэродром, довольные, что на глазах у высокого
командования свалили штурмовика и все уцелели при этом.
Минометы, орудия, все огневые средства противника так и не показывали
себя, хотя, конечно же, немцы видели толпу золотопогонников на левом берегу
и пальнуть им, конечно же, по ним очень хотелось.
Поглядев в стереотрубы и бинокли на правый берег, коротко и важно о
чем-то посовещавшись, высокое начальство уехало, выполнив, как догадался
Зарубин, важную миссию по дезориентации противника, упорно убеждая его в
том, что именно здесь, в этой речной неудоби, в непроходимом почти месте
будет нанесен главный удар.
Капитан Щусь и Лешка Шестаков, его на берег приведший, сидели на
розовато-бурых камнях, до самой воды устлавших берег плитами и плитками того
же цвета. Чем ближе к воде, тем острее и мельче раскрошен камешник, по урезу
и вовсе в дресву и песок растертый. Чубчиками и полосками росла здесь осока,
поджарая, шипуче-острая. Щусь в природе вообще не разбирался. Лешка же с
пойменно-тихой реки родом и не догадывался, что камни эти есть останки
древних утесов, кои там, на дне реки еще не стерты, и вода на дне скоблится
о гряды шиверов. На каменные подводные выступы веками натаскивало
песок-курумник, смытую земельку с полей -- и получился остров с
тремя-четырьмя ветлами тополей, обломанных бурями, росшими вширь с одного
боку. Под тополями вихрились кустарники, как бы подстриженные садовником.
Растительность эту обгрыз, подровнял скот, зимние зайцы, дикие косули.
Под "своим", левым берегом, меж островком и берегом протока обмелела,
почти пересохла. Остров сплошь ископычен, на самом левобережном островке
растительность вовсе выедена до основания, только татарники, ядовитый
коровяк, белена да сорная полынь сорили семенем по воде, отоптанные, костяно
белеющие кустарники украдкой пускали низко по земле ползучие ветви,
леторосные отводки, сейчас вот, к осени обрадованно зазеленевшие. По
острову, в лунках засохшей ископыти, словно в каменных сахарницах, белел
иней. Жители прирезали или угнали весь скот, что уцелел, много скотины
подорвалось на минах. По округе устойчиво плавала тяжкая, всюду проникающая