"Виктор Астафьев. Прокляты и убиты (Книга вторая)(про войну)" - читать интересную книгу автора

"Надо будет утром написать домой письмо", -- решил Лешка.



Не один Лешка Шестаков был откован войною и обладал даром,
предсказывать грядущие события, несчастья, боль и гибель. Побывавшие в боях
и крупных переделках бойцы и командиры без объявления приказа знали: скоро,
скорей всего уже следующей ночью начнется переправа, или как ее в газетках и
политбеседах называют, -- битва за реку.
В реке побулькавшимся, отдохнувшим людям не спалось, собирались вместе
-- покурить, тихо, не тревожа ночь, беседовали о том, о сем, но больше
молчали, глядя в небеса, в ту невозмутимо мерцающую звездами высь, где все
было на месте, как сотню и тысячу лет назад. И будет на месте еще тысячи и
тысячи лет, будет и тогда, когда отлетит живой дух с земли и память
человеческая иссякнет, затеряется в пространствах мироздания.
Ашот Васконян днем написал длинное письмо родителям, давая понять тоном
и строем письма, что, скорее всего, это его последнее письмо с фронта. Он
редко баловал родителей письмами, он за что-то был сердит на них или,
скорее, отчужден, и чем ближе сходился с так называемой "боевой семьей", с
этими Лешками, Гришками, Петями и Васями, тем чужей становились ему мать с
отцом. У всех вроде бы было все наоборот, вон даже Лешка Шестаков о своей
непутевой матери рассказывает со всепрощающим юмором, о сестрицах же и вовсе
воркует с такой нежностью, что на глаза навертываются слезы. В особенности
же возросло и приумножилось солдатское внимание к зазнобам -- много ли, мало
ли довелось погулять человеку, но напор его чувств с каждым днем, с каждым
письмом возрастал и возрастал. Ошеломленная тем напором девушка в ответных
письмах начинала клясться в вечной верности и твердости чувств. Да вот
зазнобы-то имелись далеко не у всех, тогда бойцы изливались нежностью в
письмах к заочницам.
Васконян Ашот начинал понимать: люди на войне не только работали,
бились с врагом и умирали в боях, они тут жили собственной фронтовой жизнью,
той жизнью, в которую их погрузила судьба, и, говоря философски, ничто
человеческое человеку не чуждо и здесь, на краю земного существования, в
этом, вроде бы безликом, на смерть идущем, сером скопище. Но серое скопище,
в одинаковой одежде, с одинаковой жизнью и целью, однородно до тех пор, пока
не вступишь с ним в близкое соприкосновение, В бою начинает выявляться
характер и облик каждого отдельного человека. Здесь, здесь, в огне, под
пулями, где сам человек спасает себя от смерти, борется, хитрит, ловчится,
чтобы остаться живым, уничтожая другого человека, так называемого врага, все
и выступает наружу: "Война и тайга -- самая верная проверка человеку", --
говорят однополчане-сибиряки. Васконян в боях бывал мало, с самого
сибирского полка Алексей Донатович Щусь опекает его, заталкивает
куда-нибудь. Ребята, те еще, с кем он побратался в сибирской стороне,
одобрительно относятся к действиям и хитростям своего начальника.
Будучи последний раз в каком-то мудрено называющемся отделе штаба
корпуса, Васконян попал под начальство человека, осуществлявшего связь с
французами, он что-то, где-то и кого-то агитировал через армейскую или
фронтовую радиотрансляционную батарею с рупорами. Агитатор дурно говорил
по-французски. Васконян заподозрил в нем французского еврея или русского
француза да и сказал ему про это. "Француз" пожаловался в какой-то еще более