"Виктор Астафьев. Прокляты и убиты (Книга вторая)(про войну)" - читать интересную книгу автора

свое воображение, какие бы вещие сны ни посетили их, ни в каком, даже самом
страшном, бредовом сне не увидеть им того, что происходит сейчас вот на
этом, в пределах земных мизерном клочочке земли. Никакая фантазия, никакая
книга, никакая кинолента, никакое полотно не передадут того ужаса, какой
испытывают брошенные в реку, под огонь, в смерч, в дым, в смрад, в гибельное
безумие, по сравнению с которым библейская геенна огненная выглядит детской
сказкой со сказочной жутью, от которой можно закрыться тулупом, залезть за
печную трубу, зажмуриться, зажать уши.
Боженька, милый, за что, почему Ты выбрал этих людей и бросил их сюда,
в огненно кипящее земное пекло, ими же сотворенное? Зачем Ты отворотил от
них Лик Свой и оставил сатане на растерзание? Неужели вина всего
человечества пала на головы этих несчастных, чужой волей гонимых на гибель?
-- Ну, поглядели кино и будет, -- нарочно громко и нарочно сердито
прокричал Лешка, подавая руку Семе Прахову, удивив этим напарника, который
был робок, но догадлив: Лешка хоть этаким манером хочет отдалить роковые
минуты. Сема и то понимал, что обезумевшие, потерявшие ориентировку в
холодной реке, в темноте ночи бойцы передовых подразделе- ний вот-вот начнут
выбрасываться на этот берег и их, чего доброго, как изменников и трусов,
секанут заградотрядчики, затаившиеся по прибрежным кустам и за камнями.
-- Гляди за катушкой, Сема! Кончится провод -- конец не отпусти.
Отпустишь -- конец тебе, да и мне тоже. Впрочем, мне-то... махнул он рукой и
бросился к лодке, налег на нее, сталкивая в воду.
-- Я его камешком придавлю, -- дребезжал угодливым голосом Сема Прахов.
-- Ка-а-амешком! Дай Бог! Дай Бог!..
Сема был боязлив и малосилен, старался жизнь свою спасти на войне
усердием да угодничеством, но уже понял, должно быть, и он, что всего этого
слишком мало, далеким уже, окуклившимся в немощном нутре зародышем
чувствовал -- не выжить ему на войне, но все же тянул, тянул день за днем,
месяц за месяцем тонкую ниточку своей жизни.
Будто на осенней муксуньей путине, выметывая плавную мережку, Лешка
неторопливо начал сплывать по течению за освещенную ракетами зону реки,
слыша, как осторожно, без стука и бряка стравливается провод из короедом
поскыркиваю- щей катушки. Сема Прахов совершенно искренне -- нету же
искренней молитвы, чем в огне да на воде, -- дребезжал:
-- Спасай Бог, Алеша! Спасай Бог!
Мокрый голос связиста, лепет его уже не слышен, скоро и провод,
пропускаемый Семой через горсть, перестанет волочиться по воде, пружинисто
взлетать. Грудью упавший на катушку, стравливающий провод, словно худенькую
нитку с веретена, Сема ликовал в душе -- не было на проводе комковатых
сростков, голых узелков -- провод для прокладки под водой подбирался
трофейный, самый новый, самый-самый. Мотнувши барабан на катушке в последний
раз, красная жила напряженно натянулась, потащила из-под Семы Прахова
катушку. Схватившись за нее обеими руками, слизывая слезы с губ, связист
обреченно уронил:
-- Все! -- и зачастил по-бабьи, в голос: -- Лети, проводок, на тот
бережок! -- слезы отчего-то катились и катились по его лицу. Боясь упустить
живую нить, соединяющую его все еще с напарником, ушедшим страдать, терпеть
страх, может, и умереть -- чего не скажешь тут, как не повинишься --
ничего-ничего не жалко, никаких слов и слез не стыдно. В шарахающейся
темноте, которой страшнее, как думалось и казалось Семе Прахову с