"Виктор Астафьев. Веселый солдат (повесть)" - читать интересную книгу автора

- С Богом! - прервут винящегося перед всеми, на смертном одре
совестящегося человека сострадательные бойцы и, чтоб не ушибли, не уронили с
носилок бедолагу, помогут его спустить по лестнице донизу, этого вот и до
вагона помогли донести.
В три-четыре дня ребята что побоевей объединялись в артель или в боевое
отделение, соединялись койками и сиденьями. У кого нож, у кого пистолет, у
кого и кулак еще в силе - только так, только боевой, организованной силой
можно было противостоять здешней злой силе, вероятно спаявшейся и
снюхавшейся с бандами бандеровцев и польских националистов. Наша артель
пробилась на перевязки, достала кое-что из амуниции, вина не пила, в карты
не играла, бодрствовала по переменке. Однажды возле меня закрутился,
завертелся цивильный полячок в грязном халате, выносивший судна, утки,
подтирающий мокрой шваброй полы. Все время он чего-то менял, приносил,
уносил. Я понял, что ему приглянулись мои сапоги. Бойцы нашего вновь
сформированного, стихийного соединения с надеждой глядели на меня, да и знал
я, что вот-вот лишусь сапог, уже орали тут какие-то ухари: "Всем, кто не
имеет офицерского звания, форму и погоны офицеров сдать, получить на складе
вместо сапог ботинки и обмотки. За утаивание..."
- Сколько? - спросил я полячка. И он показал мне два пальца. Боевое
соединение начало торговаться и вызудило с полячка еще пятьсот рублей.
Сапоги мои драгоценные, в сраженьях добытые и сработанные, ушли от меня
навечно. С выручки уплыло "на дозаправку" полтыщи, зато через сутки,
полностью укомплектованные, перевязанные, чуть выпившие на дорожку, раненые
бойцы нового боевого отряда из восьми человек были погружены в санпоезд и
отправлены не куда-нибудь в занюханный и дымный городишко - в далекий
Казахстан, в город Джамбул направились они. Поднатужившись, я вспомнил слова
из песни великого акына, которые он якобы пропел богатому и наглому баю, у
коего околела любимая собака, а он велел бедному акыну петь над ее прахом,
тот прямо в глаза баю: "...и я не желаю тебе ничего, кроме блох. Жить бы
собаке, а ты бы подох!.."
Вот в какой славный город, в какую теплую страну должны были привезти
меня и моих новых, верных товарищей мои сапоги. Но все в жизни переменчиво.
Говорят, те слова Джамбул никогда не пел. И сочинил их якобы
еврей-переводчик по фамилии Голубев, и неграмотный акын поставил под ним
одобрительную подпись - крестик. И вообще поезд шел не в ту сторону. Шел он
на Кубань, мчался на всех парах к неведомой казачьей станице, где нас должны
встречать, приветствовать, обласкать, на коечки положить и наконец-то начать
лечить.
Но далеко еще было до той станицы, ничего мы еще не знали: сколько
будем ехать? Где и когда выгрузимся? Что не в Джамбул едем - это мы уже
поняли по названиям станций и по землям, расстилавшимся за окнами вагонов.

x x x
И в станице с названием Хасюринская нас никто не ждал и не встречал.
Санпоезд долго стоял на первом пути станции, потом на запасном, и наконец
его загнали в тупик, что означало, по заключению знатоков, - будет
разгрузка. Скоро.
Завтраком нас накормили в санпоезде, обедом, сказали, будут кормить уже
в госпитале, и к обеду тех раненых, кто мог двигаться самостоятельно, из
вагонов выдворили в прилегающий к тупику, с той и с другой стороны,