"Виктор Астафьев. Веселый солдат (повесть)" - читать интересную книгу автора

Львова, або з закордону, вид тых блядей-паненок, хай сразу сознаеться и
лечиться, бо приговор один: того "генерала з червоной голивкою" раптом
сказнить и його блядь сифилисную спалить у хати и разом з хатою, щоб пид
корень, щоб ниякой заразы нэ було, щоб нэ косила вона людэй, потрибных
хронту...
Далее Черевченко рассказал, как и какими методами здесь от триппера
лечатся, "бо його так багато оставили фашисты, що потрибна бэзпощадна,
бэзкомпромисна боротьба". Значит, поставлено так: "Якщо у якой бабы чи
дивчины хлопэць з госпиталю побував та добыв ту заразу, то до тои хаты, до
тои бабы, або дивчины идэ бригада хлопцив и вимагае контрибуцию!" Нет денег
- конфискует имущество или живность какую продает населению и на вырученные
деньги покупает сульфидин и стрептоцид у тех же работников медицины , "бо
вны ще при нимцях, да поки наши не прийшлы, уси мэдпрепараты пораз...дили".
Никакой партизанщины, никакой самостийности более не допускается -
самоубийства прекратились и порядок в станице наведен. Во всяком случае,
когда к трипперной бабе или дивчине приходит бригада хлопцев, она голосить,
но гроши, "колы нэма грошей, имущецтво виддае" без сопротивления, почти
добровольно.
- Что бывает с теми, кто нарушает законы коллектива и действует
по-партизански, самостоятельно? - примерно так, с четкостью законника,
сформулировал вопрос будущий юрист Борька Репяхин.
Черевченко поглядел в его сторону, выдержал значительную паузу, как и
полагается на широком общественном собрании:
- Робыло в "хвилиале" такэ молодэсэнько, такэ румъянэнько, такэ
жопастэнько существо, пид назвою Воктябрыночка. Воно помогало санитарке -
мами Хвеодосье, що допиру сыдыть ничъю пид двиръю та голосыть, щоб уси мы
подохлы. Чому Хвеодосья так голосыть? Почекайте. Воно, то румъянэнько, то
жопастэнько вэртыться по госпиталю, кашу раздае та кружки, та тарилкы з
ложкамы по палатам носыть - до судна й до утоки мамо Воктябрыночку нэ
допускае, чисту ей работу шукае. Вона, та Воктябриночка, ще при нимцях мами
безплатно зпомогала зарплату и паек вже наши ей далы и у штат зачислылы.
Нимци Воктябрыночку в Эмму перейменовалы, бо им тяжко, а може и не хотилось
вымолвлять революцийно имъя. Нимци ж ту Эммочку за колечки та за шоколадки,
та за тряпки и усяки цацки драли у сараи, за сараем и дэ тильки можно. А
мама усе порхае, як курочка квохче: "Моя доня! Моя крапонька! Моя мыла
дытыночку! Мой билый мотылечечку..."
Нимци втиклы. Той мотылечечек запорхав перед червоною армиею, но никому
ж, курва, нэ дае, хронту нэ помагае. У хлопцив вид мотылечку кальсоны
рвуться, воны плохо сплять, бэз аппетиту кушають. Що таке? Що за крипость
така, що нэ здаеться? Мабуть, ий гроши, колечко золотэ, бусы, авторучку? А у
кого вни е? Хто мог, ще дорогою реализував. Да ничего нэ берэ мотылечечек,
никому нэ дае! Во блядь так блядь! Но дэ е та сила, щоб пэрэд червоною
армиею устояла? У Европи такои силы нэмае! Мабуть, у Амэрици, або у Японии?
Придэ час, провирымо. Ею, тою крипостью, заволодив сибирака по хвамилии
Бэзматэрных. Такий сэрьезный хлопець, мовчун, танком пид Курском на таран
ходыв. "Тигру" пидмяв. Та нэ просту "тигру", а якусь особого, небаченно -
страшенного панцырю - усього чотыри таких було пид Курском! Так що йому та
Воктябрыночка?! Протаранив! И мовчить. Дэнь мовчить. Два мовчить. Нэдилю
мовчить и усе до сортиру сигае. Потим спать сибирака перестав, потим
матэритыся почав, скризь зубы: "Ну ж я им устрою Курску дугу! Таку мисть