"Виктор Астафьев. Веселый солдат (повесть)" - читать интересную книгу автора

x x x
Но все же основные развлечения среди горемык, изнывающих от безделья,
были разговоры про фронт, про баб, особенным успехом пользовались анекдоты и
рассказы женатиков про женитьбу и про то, как немилосердно, наповал сражали
"ихого брата" смелые, находчивые и хитрые истребители женского пола.
Большинство тех баек окажется пустой болтовней, брехологией,
сочинениями людей не особо гораздых на выдумку, но кто не хочет - не
слушай, другим слушать не мешай. И не мешали, слушали, давили горе и боль
изгальным смехом, потехами и юмором, нисколько, впрочем, по качеству не
уступающим тем развлечениям, что показывают ныне трудящимся по телевизору во
всем мире и у нас в России тоже никому в потехе тюремного и казарменного
свойства не уступят.
Ох уж эти потешки солдатские!
Не то молодой, не то старый танкист с одной бровью, с одним ухом, с
одним глазом и с половиной носа - вторая половина лица залеплена лоскутьями
чьей-то кожи, оголенный глаз, без ресниц, жил, смотрел как бы совсем
отдельно от другой половины лица, словно бы сляпанной из розового
пластилина. Был на восстановленной половине лица кусочек кожи, на котором
резво кучерявились черные волосы. Орлы боевые, веселясь, внушали танкисту,
что заплата, мол, прилеплена с причинного бабьего места; и как только в бане
мужик путевый к танкисту приблизится - щека у него начинает дергаться,
волосы на заплате потеют. Танкист этот, страдающий еще и припадками, не
только потешал хлопцев смешной щекой, он еще, заикаясь, высказывался: в этом
госпитале, дескать, жить еще можно, тепло здесь пока, жратвы досыта, воля
вольная, вон они, танкисты с третьей гвардейской танковой армии, жженые,
битые, мотались-мотались в санколонне, их нигде не берут - госпиталя
переполнены, но санколонне-то надо быть в определенный час на определенном
месте, иначе начальника колонны на передовой застрелят - там свой суд и
порядки свои! Он придумал "ход", не раз, видать, испытанный: взял и возле
одного госпиталя во дворе выгрузил раненых, аж сто пятьдесят штук,
подорожные под них подсунув.
Все раненые мужики - горелые, разбитые дальней дорогой, - как колонна
машин смоталась, в голос плакали. В госпитале сжалились над ними, растолкали
по коридорам, перевязочным, санпропускникам, изоляторам. И, конечно, пока
дополнительно выхлопотали под новых раненых паек, медикаменты, имущество,
сто пятьдесят тех штук существовали за счет других раненых, при том же
медперсонале, при тех же объемах помещения и средств оплаты труда. Кому
такое понравится? Ругали, крыли, долго "чужими" считали танкистов и
обращались с подкинутыми соответственно.
За танкистом сапер в разговор вступил, сперва долго мосты и переправы
материл, затем тех, кто его в саперы определил. Обезножел он еще на Днепре,
бродя осенью в холодной воде дни и ночи, кормят же при такой тяжелой работе
- по скудной норме жиров и мяса дают, как тыловикам. "Все вон, послушаешь,
бабушкиным аттестатом удачно пользовались, и мы пользовались, когда время
поспособствует, да какое у сапера время? На одной картошке поработай,
потаскай бревна, железо и всякие тяжести... Поносом замаялись саперы. Все
эти хваленые переправы задристаны, заблеваны саперами да ихой кровью залиты.
Хваленая водка не греет - ее, милую, пока до сапера довезут, поразбавляют в
бочонках так, что она керосином, ссакой, чем угодно пахнет, но градусов в ей
уже нету"...