"Роберт Асприн, Дэвид ап Хью. Артур-полководец [АИ]" - читать интересную книгу автора

похлеще, чем в джунглях Боливии. Боль не оставляла его. Ему казалось, что
какой-то зловредный хирург взрезал ему спину без анестезии. Но с каждым
вздохом боль понемногу утихала. Наконец он задышал медленно и ровно, и
боль отошла в область неприятных воспоминаний.
Питер поднялся и чуть не упал. С равновесием у него было худо - он
казался себе карликом.
Пошатываясь, он сделал несколько шагов, пошевелил руками. Огляделся в
поисках зеркала - тщетно, даже не блестело ничего.
Руки у него были маленькие, ноги кривоватые. Он пощупал голову, и она
показалась ему огромной, размером с баскетбольный мяч или с увесистую
тыкву. Щеки покрывала жесткая щетина, бритую макушку - многочисленные
шрамы.
"Ну ладно, - решил Питер. - Придется смириться. Что есть, то есть. Я
знаю, что я стал гораздо меньше ростом, но плотнее телосложением - хоть
какое-то утешение".
Он старательно ощупал себя. Длинные черные волосы отброшены назад и
стянуты кожаным шнурком. Щеки бритые, но не мешало бы вскорости снова
побриться. Длинные жесткие усы.
На нем была грубая рубаха с широкими, мешковатыми рукавами. Один
рукав - синий, другой - серовато-черный. То же самое со штанами, только
наоборот. Поверх рубахи - чешуйчатая кольчуга. Сапоги из сыромятной кожи с
деревянными подметками - ужасно неудобные.
Питер уставился на сапоги.
"О Господи, - подумал он. - Ну и тупица! Сапоги не на те ноги
напялил!"
Он с трудом стащил сапоги и поменял местами. Оказалось еще хуже, чем
раньше. Питер уставился на свои ноги. Наконец его озарило.
"Ой, наверное, тут еще не научились делать обувь на правую и левую
ноги!"
Он снова переобулся, радуясь тому, что никто не видит его.
Комнатушка была тесная, и все в ней - какое-то микроскопическое -
дверь, стулья и прокрустово ложе - кровать. Улягся на ней настоящий Питер
и вытянись он во весь рост, ноги бы у него свисали. "Нет, у меня теперь
другие ноги, - урезонил себя Питер. - Надо бы поскорее к этому привыкнуть".
"Коротышка... Да тут все коротышки. Плохое питание, риккетсиоз...
Господи, я себя чувствую лет на сто, а сколько же мне на самом деле?
Двадцать пять.., а я уже мужчина средних лет?"
Слова и мысли звучали почему-то странно поэтично и музыкально.
"Ладно, - подумал он, - давай-ка все обдумаем. Они тебя поняли, стало
быть, ты говоришь не на современном английском. Но и не на языке времен
Чосера - это было гораздо позже. О Боже, это же древнеанглийский - тот, на
котором был написан "Беовульф"? Нет, я так не думаю..."
"Сикамбрийский... Стоило, мне выговорить первые слова, и они меня не
поняли - заявили, что я говорю по-сикамбрийски. Кто же я такой, черт меня
дери? Проклятие, почему Кей или тот, другой, не назвали меня по имени?"
На ремне, у Питера висел кошель из телячьей кожи. Он растянул шнурки
и обнаружил внутри нож и плоскую столовую ложку, салфетку, какой-то очень
легкий сероватый камень, кусок отполированного до блеска металла (вместо
зеркальца - так понял Питер), гребень, маленький обоюдоострый ножичек -
наверное, чтобы чистить под ногтями, шнурок, пригоршню черствых печенюшек,